Глава первая
Для чего козе баян?
— А почитаю-ка я Помпонацци, — сказал себе Сережа и взял с полки небольшой томик, который никогда раньше ему не попадался. На первой странице было написано, что Пьетро Помпонацци — древний профессор философии и медицины. Он сочинил «Трактат о бессмертии души». Читать о бессмертии, в которое Сережа не верил, было неинтересно. Он поставил книгу на место. Но звучная фамилия запомнилась, понравилась, и Сережа пошел из комнаты в комнату, повторяя на разные лады:
— Помпонацци! Пом-по-нац-ци! Пом-пом-пом! Помпонацци!
На кухне отец мыл посуду. Управлялся он здесь со знанием дела. Раковина была заткнута специальной резиновой пробочкой, вода налита до краев, и все чашки-ложки-поварешки плавали в мыльной пене. На отце был фартук с кокетливым кармашком. Из кармашка торчала тряпка.
— И сказал нам Помпонацци: мойте вы посуду, братцы, — продекламировал Сережа, входя.
— Вынеси, пожалуйста, мусор, — сказал отец.
— И сказал нам Помпонацци: выносите мусор, братцы, — ответил Сережа, взял ведро и пошел из кухни. На пороге он, правда, обернулся, чтобы сказать: — Должен вам заметить — выношу, хотя лично я туда ничего не бросал.
— Давай, давай, — засмеялся отец.
Сережа тоже засмеялся и так шел с улыбкой до самой двери. В передней мама уже целый час разговаривала по телефону с Марьей Ефимовной, полезной женщиной из железнодорожной поликлиники.
— И. сказал нам Помпонацци: не пора ли закругляться? — продекламировал Сережа прямо в ухо Юлии Викторовне. Она отмахнулась.
Во дворе было сумрачно и тихо. С мусорного ящика посыпались кошки и зашуршали по кустам. Сережа опрокинул ведро, постучал им о край ящика и пошел назад, бормоча себе под нос вариации на тему Помпонацци.
— Слушай, мистер посудомойстер, — сказал он отцу, — почему ты всегда делаешь эту работу как будто с радостью? Ты притворяешься?
— Ну, как тебе сказать, — отец стряхнул с рук пену, — я сделал открытие. Мы с тобой моем посуду и выносим мусор, чтобы не разлюбить нашу мамулию Юлию. Человек хитро устроен. Я бы даже сказал — коварно. Мы любим только тех, о ком заботимся. И нас любят только те, кто о нас заботится.
— Выдумываешь, — усмехнулся Сережа, засучивая рукава рубашки.
Мамулия Юлия пришла на кухню, когда все уже блистало фарфоровой чистотой.
— Милые вы мои, — сказала она, — что бы я делала без вас?
— Нателефонилась? — спросил Сережа.
— Эта Мария Ефимовна — не женщина, а стихийное бедствие. По телефону с ней лучше не разговаривать. Она сказала, — посмотрела Юлия Викторовна на Сережу, — что дарит тебе справку на день рождения.
— Какую справку? — удивился отец.
— Ты прямо как с Луны свалился — медицинскую справку о состоянии здоровья.
— А для чего козе баян?
— Фу! Как по́шло, Андрей, — скривилась Юлия Викторовна.
— Освобождение от поездки на картошку, — объяснил Сережа нейтральным тоном, так что нельзя было понять — рад он «подарку» или нет.
— Ах, эту, — кивнул отец.
Дня через два, накрывая на стол в гостиной, мамулия Юлия подвинула к Сереже бумажку с треугольной печатью железнодорожной поликлиники.
— Спрячь к себе.
Сережа небрежно взял справку:
— Что тут? Катар дыхательных путей. Она бы еще чуму или холеру подарила на день рождения.
— Болтаешь, лишь бы болтать, — заметила мамулия Юлия.
Отец молча протянул руку, Сережа передал ему справку. Андрей Николаевич прочитал диагноз, поинтересовался:
— А ничего, что железнодорожная поликлиника? Мы же там не состоим.
— Господи, какая разница!
— Разница такая, что могут быть неприятности.
Мамулия Юлия махнула рукой.
— Значит, кого? Алену Давыдову ты не хочешь пригласить на день рождения? — возвращаясь к прерванному накануне разговору, спросила она у Сережи.
— Алена уедет в колхоз.
— По-моему, это у вас самая красивая и веселая девочка.
— Да, — согласился Сережа.
— А больше ты никого не хочешь пригласить?
— Кого, например?
— Ну, Лютикова Юру. Он не едет. Я сегодня утром видела его мать в магазине.
— Нет.
— Почему?
— Не рафинэ.
— Не рафи… что? — спросил отец.
— Не «рафик», не автобус, — засмеялся Сережа.
— Понятно, — сказал отец. — «Не рафинэ» — и все понятно.
— Ладно, он сам волен выбирать себе друзей, — вступилась мамулия Юлия.
— Он взял у меня Вознесенского почитать и вернул вот с таким сальным пятном, — объяснил Сережа отцу.
— Это и есть «рафинэ»?
— Это и есть «не рафинэ».
— На птичьем языке, что ли?
— На французском, папочка, — улыбнулся Сережа.
После чая отец прилег на диван с книжкой.
— Ты не узнавал насчет путевок? — спросила мамулия Юлия.
— Нет, узнаю завтра, — сказал Андрей Николаевич и захлопнул книжку. — Слушайте, а вам никогда не хотелось стать государственными людьми?
— Не понимаю, о чем ты? — задержала в руках тарелку с печеньем мамулия Юлия.
Андрей Николаевич резко поднялся, прошлепал в носках по полу. Справка все еще лежала на столе. Он взял ее и разорвал на две половинки, потом на четыре, на восемь.