Булатов курган - [5]

Бадейкин в сердцах рванул деревце так, что оно наконец хрустнуло, повисло в руках.

«Живет одним днем», — подосадовал Кондрат и машинально сунул руку в карман, чтобы взять табак и спички, но так и не закурил.

— Как ни брыкалась, а сломалась! — победно произнес Лавруха и, уложив сломанную ветлу между двумя ивами, предложил: — Садись, Романыч, рядком, потолкуем ладком.

Настроение Кондрата окончательно испортилось. Он не отрывал взгляда от реки.

— Что там увидел? — полюбопытствовал Бадейкин.

— За рыбкой все слежу… Все-таки зря дерево сгубил. Его же сажали…

— О-о-о, ты вот о чем!.. Чудак, человеческую жизнь ломают и то не плачут, будто так и надо. Брось, Романыч, давай лучше подымим.

Не спеша, чуть подрагивающими пальцами Бадейкин поправил цигарку. По его лицу промелькнула задумчивая улыбка.

— Ты какой-то чудной. Ветлу пожалел, а сам на льдину бросился. Да из-за кого, из-за Цыплаковых чуть шею не свернул!

— Я детей спасал, — угрюмо отозвался Кондрат. Он следил, как течением уносило какие-то темные предметы. Хотелось скорее уйти, только бы не видеть этого человека.

— Детей, говоришь. Пусть будет по-твоему. А это дерево… Хватит их на наш век… — развивал свою мысль Лавруха. — Была бы спина, дубинка всегда найдется. Ох, люди, люди, до чего же трудно с вами. Всяк в свою сторону гнет. Потому и руководить трудно.

— Чем же, по-твоему, плохи люди? — спросил Кондрат, скосив на Лавруху глаза. — Я не замечал.

— Не каждому такое дается. У меня, брат, глаз вострый. С одного маху узнаю сову по полету. Присмотрись, как они работают — через пень колоду. А коснется получать на трудодень, то давай побольше.

— Рыба гниет с головы, — глухо вставил Кондрат.

— На что намекаешь?

— На что намекаю, на то и намекаю!..

Бадейкин наклонился, нажал пальцами на носок сапога.

— Каши просит. Протоптал, по общественным делам бегая. Опять выкладывай рублик, а то и полтора. А трудодней за такое — фигу. Выкручивайся как знаешь!

— Хватит лазаря петь!.. — не выдержал Кондрат. — Нудный ты человек: народ плох, руководить трудно, плати ему за сапоги. Как только живешь?..

— Я что, я говорю правду. А ты…

Из деревни плыла песня. В голосе Кондрат угадывал тоску одинокой женщины. Вряд ли кроме него кто еще мог это понять… Покинул ее дорогой залетка и не едет, не подает весточки.

У Кондрата заныло под ложечкой. Он поспешно достал кисет, закурил. Но и это не помогло.

— Тоскует баба, — хихикнул Лавруха. — Ей бы хорошего мужичка. Было бы дело. С самой финской живет одна, как Тимоху убили. Натерпелась.

Кондрат угрюмо молчал.

— Ох, он и лупил ее! Небось и сейчас кости чуют, — не унимался Бадейкин. — Видать, не зря. Мужик был правильный, баловаться не давал. Да и от кулаков баба ласковее становится.

— На Палашке проверил? — ядовито подметил Кондрат.

— Палашка… Кому она нужна? Варька — другое дело. Не баба — ягодка. Любой польстится. А ты зря дремлешь. Все обижаешься? Не стерпела девка. Вот и…

— Не плюй в душу!.. — не удержался Кондрат.

— Ай, неправда? На твоем бы месте занялся скуки ради. Человек холостой — не женатый. — Лавруха пристально посмотрел в лицо Кондрата. — Ох, и убивается она по тебе.

— Откуда тебе знать?

— Вся деревня языки чешет. Аль ты правды не видишь? Займись, Романыч. Козырь верный. — Бадейкин плутовато подмигнул.

— Что же ты упускаешь такой момент? — ухмыльнулся Кондрат.

— Рад бы в рай, да связан, так сказать, по рукам и ногам семейными путами. А то, признаться, вспомнил бы старинку…

— Разве есть о чем? — Кондрат насторожился.

— Было дело, да вовремя остановился. Не по нутру она мне, Романыч. Языкаста больно.

По небу торопливо бежали тучи, заслонили луну, бросили на землю черные тени. Кондрат безразлично смотрел на бушующую реку. «Неужели она была наедине с этим тщедушным человеком? — думал он. — До чего ты докатилась, Варя!»

И тут внутренний голос прошептал: «Кому веришь!.. Разве Варвара такая? Ты же знаешь!.. Если что и было, то сплыло».

Кондрата охватила злоба. Он готов был наотмашь ударить этого человека, чтобы свалился со своего шаткого сиденья в беснующуюся Оку. Кондрат поспешно затоптал недокуренную цигарку и, не прощаясь, зашагал к деревне.

Бадейкин проводил его непонимающим взглядом.

4

Погасли в домах огни, затихли голоса. Кондрат одиноко брел по берегу. Его неотступно преследовал вопрос: «Неужели Бадейкин сказал правду?» Он остановился, прислушался к ночным шорохам.

Ока не унималась. Шумела то успокаивающе тихо, то тревожно и глухо. С поля доносилось осторожное тявканье лисиц. «Мышкуют», — в Кондрате сразу заговорила охотничья страсть.

Но вот тишину разорвал ноющий звук железа. Удар, другой, третий…

Кондрат всмотрелся в небо.

Торопливо бежали тучи. Одна из них напоролась на макушку липы, оголила над садом лиловые огоньки звезд. Недавно Кондрат радовался и строптивой Оке, и вечерней прохладе, и песне, и луне… А теперь грудь его жгла ревность. «За каким чертом остановился с Лаврухой? — упрекал он себя. — Уйти бы, и никаких мук».

У изгороди соседнего сада мелькнула тень. «Весна, знать, всем кружит голову?» Кондрат подошел ближе.

Облокотясь на жердь, Варвара смотрела на реку.

— Кого ждешь? — хриплым от волнения голосом спросил Кондрат.