Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - [26]
Тема «остановись мгновенье» присутствует во многих произведениях поэта. И если нельзя остановить мгновение мыслью, то, может, удастся с помощью мечты, пишет Бальмонт в стихотворении «Сказать мгновенью: “Стой!”»[230].
Иллюзорность Бытия – это и иллюзорность нашего восприятия вещного, зримого и слышимого Мира:
(«Как красный цвет небес, которые не красны»)
Сборник «Гимны, песни и замыслы древних» (СПб., 1908) содержит посвященный Индии раздел, в который включены переводы текстов из Вед. Переводы индийских сочинений на русский язык были сделаны Бальмонтом с западноевропейских языков. Но в Париже в начале 1906 г. поэт начинает заниматься санскритом. По утверждению Бонгарда-Левина, в одном из первых писем к Брюсову из Парижа Бальмонт просит выслать ему книги по санскриту.
Как пишет исследователь, «в сборнике “Литургия красоты” (М., 1905) поэт уже “живет” в Индии, которую мечтает посетить». Он переносится туда, чтобы «слагать стихи “меж дважды рожденных”, очутиться в святых местах, познакомиться с древними обычаями и памятниками искусства»[232].
Бальмонт неоднократно высказывает симпатии по отношению к индийской мудрости. Так, в стихотворении «Похвала уму» (сборник «Только любовь (Семицветник)» (1903)) поэт пытается понять «.различность и причудливость умов»: «светлый и туманный» английский ум, «строительный» – немецкий, «багряный» и «горячий» – испанский ум, «сладкий» и «утонченный» – итальянский, «как меч, как властный голос» – латинский, эллинский же – как «язык полубогов». Но среди них:
Идея родства с Индией наиболее отчетливо прозвучит у Бальмонта в стихотворении «Три страны» (сборник «Литургия красоты (Стихийные гимны)» (1905)), где он сравнивает три страны: Ассирию, Египет и Индию. Судьба Ассирии: «Строить здания, быть в гареме, выходить на львов, Превращать царей соседних в собственных рабов.» Путь Египта не менее величественен и печален: «Быть создателем загадок, сфинксом пирамид, И, достигши граней в тайнах, обратиться в пыль»[234]. И только Индия, к которой поэт обращается: «Свет мой, Индия, святыня, девственная мать», – это мир, который «опутан светлой тканью мыслей-паутин», – только она способна:
Поэтому, несмотря на то, что еще есть много созданий в мире бытия, поэт говорит о своем единении именно с Индией, считая ее некой прародиной, к которой поэт непременно вернется:
Неоднократно называет Бальмонт Индию Страной Мысли. В сборнике «Белые Зарницы. Мысли и впечатления» (1908)[237]он пишет о ней как о «сильной и яркой стране», то «жаркой, то кристально-льдисто-холодной Стране Мысли». Это отнюдь не современная автору мысль со всей ее «раздробленностью и жалкой полузрячей ползучестью». Бальмонт пишет о «мысли всеобъемлющей, знающей предельное, но касающейся его лишь настолько, насколько это необходимо, и быстро и смело уходящей в Запредельное»[238]. Символом такой мысли как раз выступает Индия – самая «всеобъемлющая и всепонимающая, всевоспринимающая». Как замечает поэт, страна эта включила в себя и Мечту, будучи «по преимуществу Страною Мысли»[239].
При этом самому Бальмонту кажется, что он уже давно и много раз был в Стране Мечты (которую олицетворяет для него Мексика) и в Стране Мысли и что он «лишь в силу закона сцепления причин и следствий, волею сурового закона Кармы, попал в холодный сумрак Севера», но «огненные строки поют» в нем:
Для поэта-огнепоклонника мексиканский бог Пламя, Желтоликий Куэцальтин сродни индийскому богу Агни:
С Огнем поэт сравнивает воду и не знает, что сильнее: «Гляжу на пламя, Душа принадлежит ему, слушаю пение струй, или отдаленный рокот Океана. Душа принадлежит Влаге». В этом соучастии Стихий, их «вечном состязаньи, в празднестве их взаимной слитности и переплетенности» он видит «равенство каждой из могучих Сил, образующих Мировое Кольцо Творческого Четверогласия»[242]. В этом проявляется «слитность различного Одного», и тогда можно почувствовать «за малым Безграничное», а от «Беспредельного» перенестись к «самому малому», – и тогда мечта «кружится и вьется снежинкой»
