Будда - [22]

С этой точки зрения жизнь нищенствующего монаха имеет целый ряд преимуществ и ставит его в куда лучшее положение. Он отказался от сексуального желания, у него нет ни детей, ни прочих иждивенцев, за которых он бы нес ответственность, ему нет нужды заниматься торговлей или иным созидательным трудом. По сравнению с семейным человеком его жизнь относительно свободна от каких-либо действий[5]. И тем не менее монах продолжал испытывать желания, которые привязывали его к жизни с ее кругом перерождений. Даже самые дисциплинированные монахи, со всем тщанием выполняющие свои обеты, знали, что не избавили себя от всех желаний. Порой и их одолевали приступы вожделения, а порой хотелось чуть больше простых жизненных удобств. Известно ведь, что лишения зачастую только подогревают желание. И как монаху было освободиться от него? Как избавиться от цепких объятий суетного мира, если вопреки даже самым отчаянным попыткам земные блага продолжали возбуждать у него желания? Ведущие религиозные школы того времени предлагали свои решения этой проблемы. Наставник, духовный поводырь, разрабатывал дхарму, свод доктрин и установлений, которые, как он считал, помогут справиться с непреодолимой проблемой желаний. Потом собирал и организовывал своих последователей в общину — сангху или гану (древний ведический термин, которым обозначались племенные объединения). Сангха не имела почти ничего общего с жесткой дисциплиной и порядками религиозного ордена, как мы его себе представляем сегодня. Там не предполагалось почти никакой объединяющей ее членов деятельности, отсутствовал официальный устав; участие в общине было делом добровольным: члены сангхи вольны были в любой момент беспрепятственно покинуть ее. Кроме того, ученику не возбранялось поменять учителя, если он решал посвятить себя другой, более полезной для него дхарме. Похоже, что в те времена монахи могли свободно выбирать себе наставника. Встречаясь в своих странствиях, бхикшу обменивались традиционным вопросом: «Кто твой учитель? Какой дхарме ты следуешь?»

Странствуя по дорогам Кошалы и Магадхи, Гаутама, вполне возможно, тоже обращался ко всем встречным бхикшу с таким вопросом — он ведь искал себе духовного наставника и сангху. Вначале его, вероятно, смущало такое обилие часто противоречивых учений. Не стоит забывать, что сангхи той поры остро конкурировали друг с другом, и их адепты нередко на все лады расхваливали свою дхарму, не хуже рыночного торговца, который лезет вон из кожи, желая всучить покупателю свой товар. Вполне возможно, что самые ревностные сторонники какой-нибудь сангхи могли именовать своего учителя буддой (Просветленным) или Учителем богов и людей[6]. Как и для прочих регионов, где проявился феномен «осевого времени», для Северной Индии той поры характерно чрезвычайно интенсивное внимание к теме философско-нравственного поиска. Она вызывала всеобщий интерес и служила предметом оживленных дискуссий и споров. В ходе подобной полемики оттачивалось мастерство изощренной аргументации. Сфера духовного, таким образом, не была уделом горстки мудрствующих чудаков — она волновала все общество. В городах нередко проводились публичные диспуты, в ходе которых духовные наставники разных сангх ломали копья, пытаясь доказать превосходство своего учения. Слушатели активно включались в обсуждение, принимая сторону той или иной сангхи. Послушать очередного проповедника собирались толпы людей[7]. Весть о появлении в городе духовного наставника какой-нибудь сангхи немедленно облетала всех жителей. Любознательные горожане, торговцы и чиновники кидались к нему и учиняли настоящий допрос, требуя, чтобы он разъяснил суть своей дхармы. А после обсуждали ее не менее страстно и горячо, чем сегодняшние болельщики — недавний футбольный матч. Причем миряне могли по достоинству оценить красивые аргументы и убедительные доводы, но их интерес никогда не был чисто умозрительным. Вообще, индийской философской традиции того времени свойственен один главный критерий оценки: работает ли данное учение на практике? Способно ли оно преобразить личность, принести облегчение жизненных страданий, поселить в душе мир и надежду на конечное освобождение от тяжкой доли вечных перерождений? Никого не интересовали метафизические учения как таковые. Всякая дхарма должна была иметь практическую ориентацию; почти все учения лесных монахов, например, имели целью умерить агрессивность нового общества, несли в себе идею ахимсы (непричинения вреда), которая призывала проявлять кротость и учтивость к окружающим.

Существовало множество различных философско-этических школ. Так, последователи учения адживика, духовными лидерами которой были Макхали Госали и Пурана Кассапа, отрицали господствовавшую теорию кармы. Они учили, что каждый человек в конце концов освобождается от сансары, хотя процесс этот может затянуться даже на тысячи лет. Каждый, считали они, должен пройти через определенное число рождений, возрождаясь в каждой из известных форм жизни. Эта дхарма была призвана даровать человеку душевный покой, умиротворение разума — в самом деле, стоило ли мучить себя переживаниями о будущем, если все и так предопределено? Изменить ничего нельзя. Примерно в том же духе рассуждали представители другого, тоже весьма популярного учения материалистов. Ее основателем был Аджита. Он полностью отвергал теорию реинкарнации на основании того, что человек, как он утверждал, есть чисто физическая сущность, комбинация четырех материальных элементов, и после смерти просто вернется в исходное состояние, проще говоря, распадется на эти исходные элементы. Поэтому поведение человека при жизни не имело никакого значения — всех ждал одинаковый конец. И все же лучше, как полагал Аджита, чтобы человек испытывал благие чувства — радость, счастье, а значит, и совершал бы те поступки, которые помогут обрести их. Были еще и скептики — их духовный лидер Санджая вообще отвергал возможность постижения конечной истины и учил, что посредством кармы нужно достигать умиротворения и душевного спокойствия. Далее следовал вывод, что из-за относительности понятия «истина», споров о ней необходимо избегать — споры и дискуссии порождают лишь озлобленность. Весьма популярным учением был джайнизм. Его основатель Джина Махавира (Великий герой), старший современник Гаутамы, учил, что плохая карма, откладываясь на душе слоем тонкой пыли, тянет ее вниз. Исходя из этих представлений, его последователи предпочитали вообще избегать какой бы то ни было активной деятельности, в особенности поступков, которые могли бы причинить вред какому-нибудь живому существу, будь то букашка или росток. Некоторые джайны старались как можно дольше пребывать в неподвижном состоянии, лишь бы по неосторожности не наступить даже на самый крохотный сучок, не расплескать ни капли воды. Они были убеждены, что даже в этих низших формах жизни заключена живая душа какого-нибудь грешника — в наказание за плохую карму в предыдущих жизнях. Удивительно, как джайны умудрялись сочетать такое бережное отношение ко всем проявлениям жизни с чрезвычайно жестоким отношением к своей собственной. Они практиковали крайние формы аскетизма, стараясь избавиться от последствий плохой кармы: подолгу голодали, отказывались от питья и омовений и т.д.