— Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. 3 моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!
Тетка Василиса ни разу не вспомнила своих любимых словечек, к которым уже начал привыкать Ванята. Восклицания «ах ты ж боже ж мий» и «риднесенький», видимо, припасла она для других, непохожих на Сашку и его отца, людей.
Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья хлопчика, с которым сама же предложила познакомиться. Скорее всего, ока не любила ссор между людьми, а возможно, хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну дома и проветрил свои мозги.
Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую, безлюдную улицу. Только изредка прогремит бортовая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица и снова тянет свою тонкую нить тишина.
Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, похожей на маленький пароход печке, потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок. Тетка Василиса гремела крышками, сводила с кем-то свои счеты. Видимо, с Сашкиным отцом.
— Ну, я ж доберусь до тебе, проклятущий! Я ж покажу тоби, анафема иродова!
Ванята слушал тетку Василису, думал, что зря принимает он к сердцу Сашкины слова. Мать знали все. Она никогда не брала чужого. Даже капельки!
Однажды Ванята пришел на ферму. Мать доила коров. В цинковое ведерко, подымая пышную ноздреватую пену, струилось молоко.
Было душно. Губы стянула тонкая сухая кожица. Ванята любил молоко. Прильнет губами к кувшину и даже на донышке не оставит.
— Пить охота, — сказал Ванята, заглядывая в ведро.
Мать отстранила его локтем, смущенно и строго сказала:
— Иди погуляй. Нечего тебе здесь!..
А что стоило ей налить кружку молока! Нет, Сашка все-таки трепач. Нечего об этом даже думать. А если мать приехала в Козюркино, значит, так надо. Они не шатуны. Пускай проверят!
Ванята утешал себя, а сердце все равно ныло. Глухо, тоскливо. Сашкины слова не выходили из головы. Он придавал им все новые оттенки и значения. Может, он в самом деле что-то знает, этот дурак Сашка?
Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синих галифе с вылинявшим малиновым кантом, старенькой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой, похожей на голубятню, кепке. Незнакомый Ваняте человек по-солдатски размахивал рукой и быстро направлялся к их дому.
Тетка Василиса тоже заметила путника. Она приложила ладонь к бровям, постояла несколько мгновений, как богатырь на распутье, и с криком помчалась к калитке.
— Ой боже ж мий! Та що ж це таке! Та невже ж це ты, Платон Сергеевич! Ой лишенько ж мое, ох ты ж мий риднесенький!
Тетка Василиса рухнула в объятия человека в гимнастерке, затрясла головой, в голос зарыдала.
— Ну ладно, Василиса Андреевна! Ну перестаньте!
Вместе они вошли в калитку. Тетка Василиса забегала то справа, то слева, изумленно заглядывала гостю в глаза, хлопала себя руками по бедрам.
— Та милый же ж ты мий! Та гарнесенький же ты мий! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болныцю, щоб вона сказылась... Та як же це ты?
— Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.
На лице тетки Василисы отразились удивление, восторг и те многие чувства, которые люди не умеют высказать словами.
— Значит, втик? — тихо, почти шепотом, спросила она.
— Убежал, Василиса Андреевна. Ну их, тех врачей, к богу!
— А я ж тоби що говорю! Та воны ж ти доктора тильки пилюли дають. Та я б отих докторов!..
Не зная, как получше расправиться с докторами, тетка Василиса смолкла на минуту, потом вспомнила что-то другое, заслонившее докторов и пришли, радостно и широко улыбнулась.
— Сотник Ванька цилый день тебе на станции караулил, — сказала она. — От же проклятущий хлопец! Гостей моих начисто с голоду поморил.
Тетка Василиса увлекла гостя к крыльцу и, показывая на Ваняту, сказала:
— Ось познакомься, пожалуйста. Племянник мий. Ну такый же гарный хлопчик! Ну просто тоби...
Платон Сергеевич протянул Ваняте крепкую сухую ладонь.
— Здравствуй, Ванята!
Платон Сергеевич улыбнулся.
— Откуда вы знаете, что я — Ванята?
— По глазам вижу. Точно такие пузыри, как у матери. Мы с ней уже давно знакомы.
— Ну? — удивился Ванята.
— А то как же! На совещании в Москве свиделись. Ее, брат, многие знают!
Вначале Ванята хотел обидеться на «пузыри», но потом передумал и тоже улыбнулся Платону Сергеевичу.
Глаза у парторга были голубые, веселые, Только лицо его тронула дымчатая желтизна, да на висках, выдавая немолодые уже годы, курчавилась густая седина.
Платон Сергеевич сел рядом с Ванятой. Тетка Василиса поглядела на них и ушла, чтобы не мешать мужскому разговору.
— Ты что же мне кадры избиваешь? — спросил Платон Сергеевич, помедлив.
У Ваняты глаза на лоб полезли.
— Какие кадры?
— А вот такие... Сашку Трунова зачем отлупил?
— Так я ж его...
— Сам вижу, что ты его... Физиономия вся перевязанная. На ферму прибегал, отцу жаловался. Мать твоя хотела сюда идти, так я уж отговорил. Сам, сказал, побеседую. Мне все равно по пути.
— Не бил я его, — сказал Ванята. — У него от зуба повязка...
— Странно! — сказал парторг, — Сам он себя высек, что ли?
Ванята пожал плечами.
