Будь моим сыном - [11]

— Откуда я знаю: может, и сам...

Склонив голову, Платон Сергеевич сидел некоторое вре­мя молча, раздумывая над ответом Ваняты, Потом быстро спросил:

— А с Сотником не поцапался еще?

— Пока нет...

Платон Сергеевич улыбнулся.

— Ну, тогда порядок. Нравится тебе Ваня Сотник?

Неожиданный вопрос смутил Ваняту.

— Так себе... — туманно сказал он, — А вам как?

Платон Сергеевич подумал.

— Мне тоже не особенно, — сказал он. — Серединка на-половинку,

— Почему?

— Трактор в болото загнал. Сел потихоньку от всех и шпарит. Ну, а технику только по книжке знает. Пропахал борозду, доехал до края, а остановить не может. Так и плюх­нулся в болото. Насилу вытащили потом трактор этот...

— Что же ему было? — не дыша, спросил Ванята,

— А что с него? Как с гуся вода. Отца на десятку оштра­фовали. Пускай воспитывает...

Платон Сергеевич вынул из кармана мятую пачку па­пирос, закурил. Тетка Василиса услышала запах дыма, быст­ро оглянулась и пошла к парторгу.

— Ах ты ж боже ж мий, та що ж ты робишь! Та що ж ты оту пакость смалишь! Та тоби що доктора сказали?

Платон Сергеевич спрятал папиросу за спину, но тетка Василиса схватила его за руку, вырвала папиросу и бросила на землю.

— Ще раз побачу, так я тебе на твоем партсобрании в пух и прах разделаю! Ну, прямо тоби дытына мала, и все, Пишлы в хату обидать. Зварився борщ.

— Спасибо, Василиса Андреевна. В поле надо. Там по­обедаю.

— Ходим, кажу тоби!

Платон Сергеевич выставил вперед ладони, отгоражива­ясь от тетки Василисы и ее борща, который уже запах на весь двор, а возможно, и на все, утонувшее в летнем зное Козюркино.

— Ну хоч чайку попей. Ну, що це таке робиться!

Не ожидая согласия парторга, тетка Василиса юркнула в избу, загремела чашками и ложками. Платон Сергеевич вынул новую папиросу, подмигнул Ваняте и неожиданно спросил:

— Ты когда встаешь, рано?

— Не знаю. Могу и рано. А что?

— Если рано проснешься, приходи к конторе. Ладно?

— Чего там возле конторы?

Платон Сергеевич улыбнулся. Узелки морщин возле глаз стали еще гуще и плотнее.

— С ребятами познакомлю. Хватит вам друг другу носы бить. Какая твоя точка зрения?

— Не бил я вашего Сашку! — с отчаянием сказал Ваня­та. — У него винта в голове не хватает!

Платон Сергеевич вопросительно посмотрел на Ваняту, но о винтах и Сашкиной голове ничего не сообщил. Он выку­рил полпапиросы, сбил вместе с огоньком плотный ноздре­ватый пепел, подумал и спрятал окурок в пачку.

— Ладно, поверим для начала, — сказал он. — Смотри же, приходи утром. Свеклу прорывать ребята будут. Все уже согласились. Народу у нас пока маловато. Хотели из города подмогу прислать, да мы отказались. У городских тоже дел по горло. Сами справимся. Верно ведь?

— Точно! — сказал Ванята. — Я уже работал. Вся шко­ла ходила. Яблоки собирали.

На пороге с деревянным блюдом в руках возникла тетка Василиса. В пузатой фаянсовой чашке дымился чай, рядыш­ком лежали пирожки и острые кусочки колотого сахара.

— Угощайся, Платон Сергеевич! — сказала она.

Парторг взял с блюдца кусочек сахара, положил на язык, запил глотком чая и, поморщившись, проглотил.

— Спасибо, Василиса Андреевна. Я пошел...

Платон Сергеевич приподнял над головой кепку и заша­гал к воротам. Тетка Василиса стояла у крыльца с блюдом в руке, щурясь от яркого солнца, смотрела вслед парторгу. В глазах ее светились ласка и печальное недоумение.

Делать Ваняте было нечего. Он посидел еще на крылеч­ке, вспомнил верного друга Гришу Самохина и решил напи­сать ему письмо. Чернил в избе не оказалось. Ванята нашел на подоконнике огрызок карандаша, сел к столу, тряхнул головой и крупными круглыми буквами написал на тетра­дочном листке:

«Здравствуй, дорогой друг Самохин Гриша! Мне тут без тебя ужасно плохо...»

Глава седьмая БУСИНКА

Парторг ушел, и тетка Василиса сразу заскучала. Она слонялась по избе, поправляла на кроватях подушки, одер­гивала марлевые занавески, гоняла полотенцем звонкую, за­летевшую на запах борща осу.

— Ах ты ж боже ж мий! Та як же воны там, мои хлоп­чики в бригаде? Та ж воны голодни там, мои риднесеньки!

Обещала она побыть дома, пока вернется мать, но не утерпела. Положила в корзину ломоть сала с розовой жил­кой посредине, несколько головок чеснока, оглядела избу долгим взором, будто бы бросала ее навсегда, и смущенно сказала Ваняте:

— Ты тут пиши, а я пишла. Нехай трактористы чесноч­ку погрызуть. Там же таки в мене гарни хлопчики... Ты ж тут дывысь, Ванята, хозяйнуй...

Вышла из дома степенной осанистой походкой. За плет­нем украдкой поглядела вокруг и припустила под горку мелкой торопливой рысцой.

Ванята закончил письмо, сделал самодельный конверт-треугольник и вышел на крыльцо. Почтовый ящик был не­далеко, висел посреди улицы на старом с оборванными про­водами столбе.

Он опустил письмо и снова пошел домой. Солнце тянуло к вечеру. В небе зарумянилось киноварью летучее облачко. От реки, не нарушая строя, шли сытые, довольные судьбой гуси.

Скоро вернется со своей работы мать. Ванята согрел для рукомойника воды, вынул из шкафчика миски и ложки, на­резал от каравая ломтики хлеба.

Потом он решил сделать матери сюрприз. Вытащил из чемодана портрет отца и повесил его в комнате на видном месте. Тут сразу стало теплее и уютнее, запахло своим, род­ным домом. Ванята глядел на портрет отца и размышлял, как ему теперь вести себя и стоит ли намекнуть матери о своем разговоре с правнуком деда Егора. Впервые по-настоящему пожалел он, что нет рядом друга и собеседника. От таких бесконечных дум не трудно спятить или вообще за­быть свой собственный голос.