Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы. - [41]

Равинель отыскивает свою машину. Придется ехать на второй передаче до самого Ангьена. Он трогается, сигналит. Фары, расположенные на уровне рулевых тяг, смутно освещают дорогу. Часы показывают начало шестого.

Он ощущает в себе легкость и безмятежность. Груз, давивший на него, исчез. А вместе с ним исчезла скука, туманом обволакивавшая все его прошлое. Дурацкая работа, невозможная жизнь от клиента до клиента, от аперитива до аперитива. Он вспоминает Люсьену, но без всякого тепла. Она теперь далеко, затерялась где-то в тумане. Однако она сослужила ему службу, приблизив его к истине. Если бы он ее не встретил, он все равно постиг бы эту истину, но на это ушло бы куда больше времени.

Щетки с шуршанием неутомимо чистят ветровое стекло. Равинель уверен в том, что не заблудится в этом тумане, ведомый своим безошибочным чувством ориентации. Его машина практически одна на дороге. Многие боятся ездить по такой погоде. Им всем нужно много света, хорошие дороги, оборудованные массой указателей, регулировщики на перекрестках. Впрочем, и сам Равинель впервые отважился поехать по безлюдной дороге. Он не думает о том, что ждет его там, в Ангьене, но в душе у него растет чувство нежности, даже сострадания. Один из цилиндров в двигателе стучит. Надо бы заехать к автомеханику. Да ладно! Все эти мелкие повседневные заботы отошли для него на второй план, просто перестали существовать.

Встречный автомобиль ослепляет его, проходит впритык к его машине, и на Равинеля вдруг накатывает волна страха, которая, впрочем, быстро исчезает. Тем не менее он слегка сбавляет скорость. Попасть в аварию именно сегодня было бы верхом глупости. Он должен вернуться домой спокойным и решительным. Он осторожно вписывается в последний поворот, и впереди возникают огни Ангьена, похожие скорее на свет ночников. Он переключает передачу. Вот и его улица. Его слегка знобит. Машина продолжает двигаться по инерции. Равинель тормозит перед воротами. Несмотря на туман, он видит за занавесками свет.

XI

Да, за занавесками горит свет. Равинель в нерешительности. Если бы он не так устал, то, может, и не отважился бы войти. Вполне возможно даже, что он убежал бы с диким криком. Он трогает расческу в кармане, окидывает взглядом улицу. Никто не может его видеть, но даже если бы кто и увидел, то подумал бы: «А вот и Равинель приехал домой» — и сразу же позабыл бы об этом. Он вышел из машины и остановился перед воротами. Все абсолютно как обычно. Он найдет Мирей в столовой за шитьем. Она поднимет голову и спросит, как всегда: «Удачная поездка, дорогой?»

Он разуется, чтобы не наследить на лестнице, когда пойдет переодеваться. Его тапочки будут, как всегда, на первой ступеньке. Потом…

Равинель сует ключ в замочную скважину. Он просто возвращается. Ничего не было. Он никого не убивал. Он любит Мирей и всегда любил ее. Он просто вообразил себе все это, чтобы как-то разнообразить свою унылую жизнь… Нет, он любит только Мирей. Люсьену он никогда больше не увидит… Равинель входит в дом.

В коридоре горит свет. На кухне тоже зажжена лампочка над раковиной. Он прикрывает дверь и машинально говорит: «Это я, Фернан!» Принюхивается, ощущает запах рагу. Проходит на кухню. На плите исходят паром две кастрюли. Пламя под ними отрегулировано ловкой и экономной рукой — оно лишь чуть поднимается над горелками голубыми язычками. Пол вымыт. Будильник заведен. Стрелки показывают десять минут восьмого. Кругом чистота, все сверкает, а в воздухе витает запах рагу. Равинель машинально поднимает крышку одной кастрюли. Его любимое блюдо — баранье рагу с фасолью. Но почему баранина? Это слишком любезно… слишком мило. Какая-то благостная тишина, сомнительный покой… Его больше устроила бы небольшая доля драматизма. Он опирается на буфет. Голова начинает кружиться. Нужно будет попросить у Люсьены какое-нибудь лекарство. У Люсьены? Да что же это за наваждение! Он тяжело дышит, как ныряльщик, поднявшийся с Бог знает какой глубины.

Дверь в столовую приоткрыта. Равинель видит стул, угол стола, полоску голубых обоев с рисунком в виде маленьких карет и башенок. Этот рисунок выбрала Мирей — он напоминал ей сказки Перро. Обычно она сидит возле камина, который разжигает в сырую погоду.

Равинель останавливается перед дверью, виновато опустив голову. Нет, он не ищет слов оправдания. Он просто ждет, когда его тело станет его слушаться. Но нет, он чувствует, как тело деревенеет, сопротивляется его усилиям, бьется в какой-то невидимой и неслышной борьбе. Ноги его буквально приросли к полу. Сейчас существуют два Равинеля — как, впрочем, и две Мирей. Есть два духа, которые жаждут встречи, и два тела, которые отталкивают друг друга. В столовой что-то трещит, искрится. Огонь! В камине горит огонь. Бедная Мирей! Ей, наверное, так холодно! Перед глазами у него сразу встает сцена в ванной. Нет, нет! Ничего этого не было!

Дрожа всем телом, Равинель приоткрывает дверь. Теперь он видит весь стол. Он накрыт. Равинель узнает свою салфетку в колечке из самшита. Свет люстры переливается на графине. Каждый предмет выглядит приветливо и в то же время угрожающе.