Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы. - [42]

— Мирей! — шепчет он, как бы спрашивая разрешения войти.

Какое обличье выбрала она себе для этой встречи? То, что было у нее раньше, до того как… Или то, другое, с прилипшими ко лбу волосами и сплюснутыми ноздрями?.. А может, еще какое-нибудь расплывчатое, полупрозрачное — обличье призрака?.. Спокойно! Не распускать нервы! Не теряться! Как говорит знакомый автомеханик, «не путаться в педалях».

Он толкает дверь, и та распахивается до упора у стены. В камине за медным щитком весело горит огонь. Но в кресле — никого. Стол накрыт на двоих. Почему на двоих?.. А почему бы и нет? Он снимает плащ, швыряет его на кресло… Стоп! На тарелке Мирей лежит записка. На этот раз она воспользовалась писчей бумагой из дома:

«Бедняжка мой!

Нам решительно не везет. Ужинай без меня. Я скоро вернусь».

«Я скоро вернусь». Странно! Она сделала это не специально, но это все объясняет. Он еще раз сверяет почерк, как будто есть повод для сомнений. Но почему Мирей не подписала две последние записки? Может быть, в том, другом мире у нее нет имени? Может быть, она лишь безликая и безымянная тень? Ах, если бы это было так! Если бы можно было сбросить с плеч весь этот груз, включая и имя, которое давит на тебя столько лет! Не быть больше Равинелем. Не носить больше эту смешную фамилию заурядного учителишки, который отравил ему детство. О Мирей! Какая надежда!

Он тяжело падает в кресло. Уже твердой рукой расшнуровывает ботинки, потом мешает угли в камине. Возле камина тепло, как в инкубаторе. Когда Мирей вернется, нужно будет все ей объяснить… Рассказать про Брест — ведь все началось именно в Бресте… Они никогда не рассказывали друг другу о своем детстве. Что вообще он знает о Мирей? Она вошла в его жизнь в возрасте двадцати четырех лет, совершенной незнакомкой. А что она делала десять лет назад, когда была еще девочкой с бантом в волосах? Умела ли она играть сама с собой? В какие тайные игры? Кто знает, может, и она играла в туман… Приходил ли к ней страх по вечерам? Преследовал ли ее во сне людоед, щелкая страшными ножницами? Где она училась? С кем дружила? Что вообще рассказывают друг другу девочки? Почему Мирей испытывала эту потребность уехать куда-нибудь подальше, хотя бы в Антиб? Они жили друг подле друга, не зная даже, что больны одной болезнью, которая не имеет названия. Они жили здесь, в этом тихом доме, но страстно желали жить где-нибудь в другом месте, где много солнца, цветов… В месте, похожем на рай. Ведь он по-прежнему верит в существование рая. Он вспомнил вдруг сестру Мадлен, которая преподавала у них в лицее закон Божий. О грехе она говорила со свирепым выражением на лице. Она была очень старая, всегда носила монашеский чепец и иногда казалась очень злой. Но когда она говорила о рае, ей просто нельзя было не верить. Она описывала его так, будто сама там побывала: огромный ярко освещенный парк, множество добрых зверей с нежными глазами и невиданной красоты синие и белые цветы… Затем, опуская глаза на свои морщинистые и потрескавшиеся руки, она добавляла: «И там не придется работать, никогда-никогда». Слушая ее, он испытывал одновременно и грусть, и счастье. Уже тогда он был уверен, что попасть в рай будет очень непросто.

Он поднимается, относит свои ботинки на место, в кухню, и ставит их рядом с буфетом. Его домашние тапочки уже ждут его у первой ступеньки лестницы. Те самые тапочки, которые он купил когда-то в Нанте, возле Королевской площади. Глупо вспоминать все эти подробности, но он ничего не может с собой поделать — голова забита воспоминаниями. Он гасит газ в плите. Он не голоден. Да и Мирей вряд ли захочет есть. Медленно, держась за бок, он поднимается по лестнице. Лампа на лестнице зажжена. В комнате также свет, как и в его кабинете. Просто праздник какой-то! Когда они только приехали сюда, в первый же вечер он зажег все лампы, чтобы торжество было более полным и волнующим. Мирей хлопала в ладоши, трогала мебель, стены, как бы проверяя, не сон ли это. Он бесцельно бродит по комнатам, чувствуя, как в висках зарождается головная боль. Кровать перестелена. Под шкафом нет больше пустой бутылки. На его письменном столе тоже наведен полный порядок. Он садится за письменный стол, на котором высится гора разноцветных папок. «Бланш и Лэюеде» запросили у него отчет о работе… О какой работе?.. Он совсем забыл об этом. Все это так далеко, так ничтожно! Снаружи доносится какой-то звук. Он пробегает через кабинет, через спальню и приникает к выходящему на улицу окну. Слышны мужские шаги, потом захлопывается дверь. Все ясно: железнодорожник пришел с работы.

Равинель возвращается в кабинет, оставляя все двери за собой открытыми, чтобы не быть застигнутым врасплох. Конечно, Мирей выдаст свое присутствие легким скрипом или шорохом. Но зачем он роется в ящиках письменного стола? Хочет перебрать в памяти всю свою жизнь, подвести какой-то итог? Или просто перебирает бумаги, чтобы отвлечься, скрасить немного это становящееся просто невыносимым ожидание? Будильник внизу приглушенно звонит. Значит, сейчас чуть больше половины восьмого. Ящики полны бумаг: проспекты, черновики отчетов, реклама насадок, катушек, спиннингов, блесен… Фотографии счастливых рыболовов на берегу канала, пруда, речки… Вырезки из газет: