Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [148]
Усиление позиций Потемкина и его влияние на императрицу становилось все ощутимее день ото дня. Так, Екатерина отложила запланированную поездку в Коломну только потому, что в этот день граф Потемкни, празднуя свои именины, должен был принимать поздравления дворянства и всех сословий. Императрица подарила имениннику 100 тыс. руб., а также согласилась выполнить его просьбу – назначить в его новую губернию греческого архиепископа Евгения Булгара.
Складывалось впечатление, что Потемкин стремился потеснить со своего поста Н.И. Панина, чтобы самому стать первым министром императрицы. Об этом в феврале 1776 г. доносил в Лондон секретарь посольства Ричард Оакс. Многие полагают, писал он, что Потемкин «сам желает занять место первого министра, стремление к которому … способно его тщеславие и до удовлетворения которого, быть может, простирается уступчивость его монархини … В последнее время … он больше прежнего интересуется иностранными делами. Бурбонские министры весьма усердно и успешно ухаживают за ним, и без сомнения употребили бы все свое влияние для поощрения подобного намерения»941. Однако сместить Панина Потемкин не сумел.
Ближе всего с Потемкиным удалось сблизиться Дж. Гаррису. По приезде в Петербург посол отметил для себя два важных момента: влияние, которое князь оказывал на императрицу, и его соперничество с графом Паниным. Как отмечала И. де Мадариага, Гаррис, конечно, был в курсе соперничества Панина и Потемкина, но он заблуждался в том, что главной тому причиной было отношение к Британии. На самом деле, полагала исследовательница, личное соперничество между ними происходило из-за Греческого проекта. Панин выступал за постепенную переориентацию курса внешней политики России на ее союз с Пруссией и Османской империей, что входило в интересы Фридриха II. Императрица и Потемкин настаивали на уничтожении влияния Порты942.
О значительном влиянии Потемкина на императрицу не только в выборе фаворитов, но и в государственных делах Гаррис сообщал в Лондон 24 мая 1779 г. «Князь Потемкин управляет ею (императрицей – Т.Л.) самым неограниченным образом; изучив до тонкости ее слабости, желания и страсти, он пользуется ими, направляя их согласно со своими целями». С «удивительной хитростью» Потемкин «выставил в жалком и смешном виде» самого опасного своего врага – Алексея Орлова. Он внушил императрице «презрение и недоверие» по отношению к другим членам правительства. Графа Панина и князя Репнина он представил как совершенно зависимых от великого князя, а вице-канцлера и некоторых других сановников назвал «какими-то чернорабочими службы». Таким образом, заключал Гаррис, «в одно и то же время потворствуя ее (императрицы) страсти и постоянно поддерживая те опасения, которые в ней так естественны, он упрочивает за собой свое влияние гораздо более, чем обыкновенно удается любимцу государя с самодержавной властью»943.
Гаррис подчеркивал, что Потемкин «управляет» поведением двора императрицы и продолжает занимать «первое место в доверии и уважении своей государыни»944. И, как отмечал дипломат, сам князь признавался, что «когда дела идут спокойно», тогда его влияние незначительно, но при первом затруднении, он делается крайне необходимым императрице, и тогда его влияние «опять достигает самых больших размеров»945.
Однако изменчивый нрав Екатерины сказывался и на ее отношении к князю Потемкину. В депеше от 6 октября 1780 г. Гаррис сообщал, что обратился к Потемкину, как «единственному лицу», на которого он мог положиться, с просьбой передать императрице суть письма лорда Стормонта, настаивавшего на отказе помощи Голландии со стороны России. «Я сказал Потемкину, что он единственный человек, к кому я мог обратиться, – утверждал Гаррис, – и что, если теперь он будет также медлить с передачей моих слов императрице, как это с ним случалось не один раз, то я предвижу, что между обоими дворами (российским и британским – Т.Л.) произойдет окончательное разделение, и в несогласии этом большая часть ответственности выпадет на его долю». На это князь отвечал, что в последнее время его враги заверили императрицу, что он несведущ в иностранных делах и поступает «единственно под впечатлениями», «навеянными» ему Гаррисом, «нимало не соображаясь с благом империи и с ее личной славой»946. Тем не менее, князь обещал похлопотать за посла, чтобы Екатерина II приняла его для частной беседы.
Однако «хлопоты» Потемкина оказались тщетными: императрица отказалась принять посла «частным образом». Князь был чрезвычайно удивлен «непонятным сопротивлением», которое он встретил в Екатерине. «Никогда до тех пор он не испытывал с ее стороны ничего подобного, – сообщал Гаррис в Лондон 13 декабря 1780 г. – Он приписывал это отчасти мысли, внушенной ей врагами его насчет того, что будто бы добивается неограниченной власти»
