Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [149]

.

Влияние Потемкина на императрицу стало заметно ослабевать на протяжении 1781 года. В депеше лорду Стормонту от 21 октября Гаррис с сожалением констатировал, что не получает больше «ни малой помощи» от князя Потемкина, который не пересказывает императрице того, что ему говорит посол, и «не сообщает никаких сведений». «Едва только я с ним заговариваю о делах, – продолжал дипломат, – он делается невнимателен и нетерпелив; и вместо того, чтобы по-прежнему вникать с величайшим участием во все, что я сообщаю ему относительно наших дел, теперь он … сделался совершенно равнодушен к этому предмету»948.

К характеристике Потемкина Гаррис обращался не раз. На его взгляд, князь обладал «необыкновенной проницательностью, светлым умом и быстрым соображением», а также «неограниченным честолюбием»949. Гаррис отмечал «веселость и ученость» своего друга. Сообщал о его образе жизни, который также «оригинален», как и его характер. У князя отсутствовали определенные часы для приема пищи и сна. И иногда, продолжал дипломат, «нам случалось кататься в открытом экипаже в полночь и под дождем»950.

Гаррис отмечал также недостатки Потемкина: «медлительность и леность», а также беззаботность и непоследовательность в поступках951. Дипломат обратил внимание и на корыстолюбие сановника. В письме лорду Стормонту от 14 мая 1781 г. он сообщал: «Я слышал, что мой друг (Потемкин – Т.Л.) намеревается воспользоваться неограниченной властью, которую дает ему эта минута (в это время решался вопрос об отставке фаворита императрицы Ланского – Т.Л.) для того, чтобы получить для себя не менее 700 тыс. руб., причем, конечно, цели более достойные будут забыты»952. Правда, в другой депеше от 9 мая 1782 г. Гаррис подмечал, что Потемкин «так непомерно богат, что предположив его даже корыстолюбивым, нельзя надеяться подкупить его менее как ценой субсидии»953. Как видно, дипломат не был в полной мере уверен в корыстолюбии и взяточничестве «своего друга». Но вот в депеше от 13 марта 1781 г. он привел сведения, которые компрометировали Потемкина. «На днях императрица подарила князю Потемкину без всякой причины 40 тыс. фунтов стерлингов, – писал Гаррис, – и этот оригинальный человек уже до того избалован, что счел эту сумму едва заслуживающей благодарности». В указе, изданном казначейством, отмечал англичанин, это вознаграждение назначалось за ту помощь, которую князь оказал при заключении вооруженного нейтралитета. Однако, продолжал Гаррис, князь сам настоял «на помещении этой крупной лжи, во избежание на будущее время подозрений в том, что он был нами подкуплен»954.

Касаясь личной жизни Потемкина, англичанин обратил внимание на отношения князя с его племянницами. В депеше герцогу Саффолку от 14 сентября 1778 г. посол упоминал, что императрица упрекала Потемкина за «предосудительность его поведения с племянницей, говоря, что это бесчестит ее двор»955. Что же так возмутило Екатерину? Напомним, что Потемкин, по свидетельствам ряда историков, тайно венчался с Екатериной II в 1774 г. Существует предположение, что у них была дочь Елизавета Григорьевна, получившая фамилию Тёмкина. После охлаждения чувств между ним и Екатериной Потёмкин стал приглашать жить в свой дворец племянниц, дочерей сестры Елены Энгельгардт. По мере взросления девушек он «просвещал» их, а затем через некоторое время выдавал замуж. Из шести его племянниц подобную инициацию прошли три: Александра Браницкая, Варвара, выданная замуж за С.Ф. Голицына, Екатерина Энгельгардт, а также жена племянника Александра Самойлова – Екатерина Самойлова956.

Нет сомнений в том, что Екатерина II была в курсе отношений Потемкина с его племянницами. Более того, она лично принимала активное участие в устройстве их браков. Как писал Гаррис в депеше госсекретарю, после обвинений императрицы в предосудительном поведении Потемкин в тот же вечер уговорил князя Голицына жениться на его племяннице Варваре. «Третьего дня в придворной церкви их обручили с большим торжеством, – свидетельствовал Гаррис, – и свадьба произойдет под непосредственным покровительством самой императрицы»957 .

После того, как племянница Варвара, оказывавшая «сильное влияние» на князя, была выдана им замуж, его старшая племянница Александра Энгельгардт приобрела над Потемкиным «еще большую власть». «Эта молодая особа весьма приятной наружности, богато одаренная от природы, обладающая редким искусством для ведения придворных дел, – свидетельствовал дипломат. – Ей уже удалось вытеснить графиню Брюс из милости императрицы, и если только чувства ее дяди к ней не изменятся, она, по всей вероятности, сделается самым доверенным лицом императрицы»958.

Среди придворных, которые могли оказать определенное влияние на императрицу в первые годы ее правления, дипломаты называли братьев Орловых и прежде всего Григория Орлова. В донесении в Лондон в январе 1763 г. Бэкингэмшир сообщал: «По-видимому, главный любимец императрицы – это граф Орлов, тот самый офицер, который провожал ее из Петергофа в утро революции. Полагают, что он не вмешивается в дела государственные, однако Ее Императорскому Величеству особенно приятно всякое внимание, ему оказываемое. Не берусь решить, что причиной такого предпочтения – симпатия или благодарность; но, во всяком случае, очевидно, что императрица желает, чтобы его отличали». Посол обращал внимание на то, что «пристрастие» императрицы к Орлову, а также отличия, которые ему оказываются, усиливаются день ото дня. Екатерина чуть ли не ежедневно оказывает ему все новые знаки своего расположения, что, естественно, вызывает недовольство многих придворных. «Усиливающаяся милость к Орлову вызывает неудовольствие, которое, к сожалению, может иметь самые гибельные последствия», – доносил в Лондон Бэкингэмшир в августе 1764 года. Наблюдая за усилением позиций Орлова при дворе, посол, хотя и предполагал, что тот «предан австрийскому дому», все же решил войти к графу в доверие и употребить «все старания, чтобы расположить его в пользу Англии»