Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [109]
Надо заметить, что многие высокопоставленные чиновники Екатерины II не случайно становились англоманами. Ведь сама российская императрица никогда не скрывала своих симпатий к Англии и англичанам. Об этом Гаррис не раз упоминал в своих депешах. Если поначалу посол считал, что Екатерина II «настолько же расположена к Англии, как к Пруссии», то постепенно убедился в том, что она, судя по ее собственным словам, «всегда была и всегда останется истинным другом Англии»685. «Ничто не может быть искреннее моей дружбы к Англии», – утверждала императрица в беседе с послом.686 Гаррис не сомневался в искренности слов Екатерины и пытался заверить в том других. «Будьте уверены, – писал он Роберту Кейту в Вену, – что императрица любит нас, как народ и, хотя характер ее есть некоторая доля оппозиции, тем не менее она никогда не повредит нам»687. Во время частной беседы с послом Екатерина прямо заявила: «Я люблю ваш народ, как свой собственный». А далее продолжила: «Я друг Англии, как по личному расположению, так и по расчету»688. Естественно, что подобные заявления Екатерины II не могли не убедить посла в том, что она питает к британцам «сильнейшую дружбу и расположение», и сделает все возможное, чтобы на деле доказать это. Князь Потемкин подтвердил подобные намерения императрицы и во время одной из бесед с Гаррисом сообщил, что Екатерина «искренне и неизменно» расположена к британскому народу, «интересы и благополучие которого, после благосостояние ее собственных подданных ей всего ближе к сердцу». И доказала она это тем, что «постоянно искала самого тесного союза» с королем Великобритании, и заключение такого союза «всегда было ее первым желанием»689.
В беседе с послом императрица заявляла, что «готова на все», чтобы быть полезной англичанам, и что она «перебрала в уме всякие средства», с помощью которых могла бы оказать им содействие. В искренности намерений Екатерины оказывать поддержку англичанам убеждал Гарриса и князь Потемкин. Как писал Гаррис, он «много раз возобновлял мне уверения в ее благосклонности к Англии, в уважении и одобрении, которые она питала к ее министрам»690.
Дружеское расположение к Англии Гаррис усматривал также в особом отношении императрицы к себе самому, о чем он не раз извещал официальный Лондон. «Она (Екатерина II – Т.Л.) продолжает оказывать мне необыкновенное отличие», – писал Гаррис в депеше 29 января 1779 г. «Милости императрицы ко мне превосходят всякую меру», – отмечал он, месяц спустя. «Если бы она не имела ко мне особенного уважения, она никогда бы не согласилась принять меня таким необыкновенным образом» (в личных покоях – Т.Л.), – докладывал посол в Лондон 9 сентября 1783 года.691
Действительно, Екатерина II выделяла Гарриса среди других послов. Она нередко приглашала его для игры в карты, предпочитая его компанию, и однажды даже заставила князя Барятинского уступить послу свое место692. Особенно импонировало Гаррису то, что императрица вела с ним приватные беседы наедине, что он расценивал как особый знак доверия и расположения с ее стороны. В депеше в Лондон от 9 сентября 1779 г. Гаррис рассказал об одной из таких бесед. «Вследствие близости моей дачи к Петергофу, я почти ежедневно имел честь видеть Ее Императорское Величество, причем я с особенным удовольствием замечал, что она всегда выражала величайшее любопытство насчет известий из Англии, вместе с искренним желанием, чтобы они оказались благоприятными, – сообщал дипломат. – В понедельник 22 июля на маскараде, данном в честь именин великой княгини, несколько времени спустя по окончании карточной игры с Ее Величеством, в которой я участвовал, Корсаков подошел и попросил меня следовать за ним. Он провел меня … в уборную комнату императрицы и … немедленно удалился. Императрица заставила меня сесть, сама начала разговор, высказав, что после ее собственных дел наши были ей всего ближе к сердцу; что в последнее время они весьма серьезно занимали ее внимание». По завершении разговора Гаррис заключил, что говорил «с самым могущественным и лучшим другом Англии»693.
Послу довелось также ужинать вместе с императрицей в «самом небольшом обществе», у графа Строганова, где, кроме него, не было ни одного иностранца, и вообще «присутствовали только те лица, с которыми императрица обращается совершенно интимно». Во время ужина Екатерина отвела дипломата в сторону и заявила: «Я готова на все, чтобы быть вам полезной»694. Не менее лестным для себя Гаррис счел обхождение с ним императрицы во время ужина, состоявшегося в Эрмитаже. После того, как все общество отправилось ужинать с великим князем и великой княгиней, императрица позволила послу «разделить с ней ее собственные весьма скромные кушанья, которые были поданы на карточном столе без прислуги и вообще без всяких зрителей»695.
О приватном разговоре с императрицей Гаррис докладывал в Лондон 25 сентября 1780 г. «Вчера в маскараде, – писал дипломат, – она (императрица – Т.Л.) явилась в маске и тотчас же, подойдя ко мне, выразила желание, чтобы я сопровождал ее по комнатам, сказав: “Не отходите от меня весь вечер. Я делаю вас своим рыцарем и хочу, чтобы вы защищали меня от докучливых людей”. Она пробыла в маскараде от семи до десяти часов, – продолжал посол, – не относилась почти ни к кому, кроме меня и леди Гаррис»
