Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [110]

.

В своей переписке с главой внешнеполитического ведомства Гаррис не раз упоминал, от кого он получал секретную информацию. Чаще всего это были анонимные информаторы. К примеру, он упоминал некоего морского офицера, который отправлялся с эскадрой в море. Посол пытался получить от него инструкции начальства, чтобы составить представление об «истинных намерениях» российского правительства697. Гаррису удалось найти осведомителя даже в Коллегии иностранных дел, возглавляемой графом Паниным. Этот человек передавал послу «довольно исправные и точные сведения» обо всем происходящем в ведомстве698. Не упустил посол из своего поля зрения и приближенных императрицы699. Но, пожалуй, самыми ценными информаторами Гарриса становились самые доверенные лица Екатерины II: князь Потемкин и князь Безбородко. Англичанин не раз упоминал, что получал секретную информацию от «своего друга» Потемкина, а также от Безбородко. Так, в депеше Стормонту от 25 июня 1781 г. он сообщал: «Я получил сообщение о заключении договора от доверенного секретаря Безбородко. Надеюсь удержать его за собой, так как я уже лишился почти всех своих агентов, которые переманили французы и пруссаки»700.

Иногда Гаррис получал информацию не от сановников, а от их доверенных лиц. Наиболее показательным примером могут служить сведения, полученные Гаррисом от «единственного лица, пользующегося полным доверием Потемкина … без которого он ничего не может сделать». «Так как, несмотря на его честную наружность, я знал его за человека вполне продажного, то и обратился к нему без лишних деликатностей, – сообщал посол лорду Стормонту 15 мая 1780 г. – Я сказал ему, что от меня зависит оказать ему весьма важную услугу, если только он будет говорить со мной прямо и откровенно». «Наша сделка скоро состоялась, – продолжал Гаррис, – я сказал ему, что вовсе не нуждаюсь в помощи, а требую только сведений, а затем уверил его,., что … в случае, если он станет поступать со мной честно и откровенно, он может смело рассчитывать в будущем на проявления щедрости». И далее англичанин поставил перед информатором ряд вопросов, на которые потребовал ответа: «Что подало повод к Декларации (о вооруженном нейтралитете – Т.Л.)? Кому принадлежит первая мысль о ней? Каковы были первые намерения императрицы, и такими ли остались они до сих пор? Искренен ли Потемкин в своих доказательствах дружбы ко мне и в уверениях, что готов служить нашему народу? Или он только развлекает меня, а в сущности, служит нашим врагам, или прямо и непосредственно, или через короля прусского? В чем состоят шаги, сделанные Францией и Испанией с целью добиться здесь дружбы, и насколько это им удалось?»701.

Ответы, полученные от информатора, Гаррис подробно изложил в своей депеше в Лондон. Из полученной информации послу стало известно, что Декларация о вооруженном нейтралитете являлась «собственным произведением императрицы». Первые пять пунктов документа «в черновом виде» были ею переданы Панину, который «придал бумаге настоящий ее вид, не прибавил от себя ничего существенного». Кто же «вложил ей в голову» эти пять пунктов, информатор не знал, но мог предположить, что идеи о них почерпнуты из разговоров с президентом Коммерц-коллегии графом А.Р. Воронцовым и агентом императрицы в Гамбурге Сен-Полем. Касаясь расположения Екатерины к другим государствам, информатор заметил, что поначалу императрица склонялась в пользу англичан, но под влиянием министров и «окружающей ее со всех сторон» лести она поменяла свои предпочтения и решилась сохранять «полный нейтралитет», что оказалось для англичан «вредным».

Отвечая на вопрос о князе Потемкине, информатор заверил Гарриса в том, что тот «искренен, как в словах, так и в поступках». Князь не любит французов, раздражен против короля Пруссии и оставил без внимания его предложения. Гаррис поинтересовался, в чем заключались эти «выгодные предложения»? Оказалось, что король Пруссии обещал Потемкину помочь «добраться до престола герцогства Курляндского, или … выбрать ему жену между германскими принцессами, из которых, однако, ни одна не была названа». На вопрос дипломата, каким образом князь мог отвергнуть такое «лестное предложение», информатор ответил, что Потемкин не верил в искренность подобных обещаний, а усматривал лишь стремление заручиться его расположением. Он также затронул политические пристрастия князя, подчеркнув, что тот «не держался никакой правильной политической системы, а действовал под минутным впечатлением», переходя на сторону той или иной партии702.

В заключение беседы Гаррис поинтересовался о настроениях двора. «Положение двора слишком замкнуто в самом себе, слишком удалено от посторонних влияний, чтобы подвергаться частым изменениям, – отвечал информатор, – все зависит от случайностей … первая роль оставалась за тем, кто лучше всех умел льстить и подделываться под слабости императрицы»703. Он также высказывал предположение, что если бы враги императрицы принялись ей льстить, она «поддалась бы их видам, или, по крайней мере, их похвалы усыпили бы ее на время». Этой слабостью императрицы хорошо пользуются французы, «неутомимые в своих стараниях» окружить ее вниманием. Они имеют многочисленных агентов и «не жалеют ни издержек, ни хлопот», лишь бы разрушить всякие попытки со стороны англичан. Им даже удалось привлечь к своей партии графа Панина. И хотя Екатерина II по-прежнему питает к французам «недоверие и даже некоторого рода презрение», тем не менее, их лесть ей нравится, и она думает, что «нигде ее могущество и слава так хорошо не известны, и нигде они не сознаны до такой степени, как в Версале»