Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [111]

. С другой стороны, если ее лучшие и испытанные друзья противоречат ее воле или оспаривают ее распоряжения, она готова навсегда поссориться с ними и в таком состоянии пребывает довольно долго.

Завершая разговор, информатор убеждал Гарриса в том, что если бы англичанам удалось добиться от императрицы «публичного заверения в дружбе», то они могли рассчитывать, в случае необходимости, «на поддержку всех сил империи». «Все, выше сказанное, было до того согласно с тем, что я вижу и с тем, что я знаю, что я надеюсь, вы, милорд, – обращался посол к лорду Стормонту, – не сочтете денег, на это употребленных, брошенными без пользы, так как я действительно уверен, что средство это доставило нам совершенно верное, хотя не совсем желанное описание о состоянии двора»705. Как видно, анонимный информатор Гарриса, являвшийся доверенным лицом князя Потемкина, действительно представлял собой большую ценность для англичан, добывая сведения, что называется, «из первых рук»: высокопоставленных сановников императрицы, ее министров. Но, как бы то ни было, даже все эти «глубокие тайны», секреты двора, добытые информаторами Гарриса, не повлияли на исход миссии опытного дипломата, которая обернулась для него полным провалом.

Как видно из донесений британских послов, они, выполняя приказы своего правительства, активно занимались сбором разведывательной информации, главным образом при дворе Екатерины II. Информаторами дипломатов нередко становились высокопоставленные российские чиновники, которые в силу корыстных побуждений, либо «особого» расположения к Британии – англофильства, снабжали послов секретной информацией, тем самым нанося вред своему государству.

Сведения об армии и флоте Российской империи, естественно, занимали первостепенное место в разведывательной информации послов. Но не только этим ограничивались дипломаты. Важными для правительства Великобритании, а значит, и для послов представлялись данные о первых лицах Российского государства. Вот, почему каждый из послов считал необходимым сообщать в депешах в Лондон свои наблюдения за деятельностью императрицы и ее ближайшего окружения – министров, придворных, ближайших родственников. Все дипломаты рассматривали их как потенциальный источник информации, который можно было использовать в интересах Великобритании.

Глава одиннадцатая Екатерининская Россия глазами Джона Макартни

В последние годы одним из востребованных направлений в отечественной исторической науке сделалась имагология (от лат. Imago – образ) – комплексная обществоведческая дисциплина, находящаяся на стыке истории, культурологии, социологии, политологии, психологии. Данное научное направление изучает восприятие народами друг друга, механизмы формирования внешнеполитических стереотипов, особенности восприятия образов стран. Имагология (имэджинология – в англ. яз.) возникла на Западе в 1970-х годах. Саму же идею о необходимости всестороннего изучения этнических образов выдвинули в первой четверти XX в. французский социолог Ж. Ле Бон и американский социолог У. Липпман706. «Первооткрывателями» имагологии в России стали ученые Л.А. Зак, Н.А. Ерофеев, С.В. Чугров707.

Одно из центральных мест в имагологии занимают стереотипы. Поскольку у каждого народа существуют собственные представления об окружающем мире, а также о представителях другой культуры, то естественно, что в любом обществе «складываются определенные стереотипы – как относительно самих себя, относительно поведения и традиций в пределах своего культурного пространства, так и относительно представителей другого языкового и культурного пространства»708. Заметим, что само понятие «стереотип» привлекает большое внимание исследователей. Между тем, среди ученых отсутствует единая позиция относительно понятийного аппарата, прежде всего, самого термина «стереотип», а также правомерности его использования. В литературе можно встретить различные термины: национальные стереотипы, этнические предрассудки, этнические представления, национальные образы и другие, хотя все они означают одно и то же явление709. Напомним, что впервые термин «стереотип» (греч. stereos – твердый, typos – отпечаток) был введен в научный оборот У. Липпманом. В своей книге «Общественное мнение» (1922 г.) ученый предпринял попытку определить место и роль стереотипов в системе общественного мнения. Под стереотипом Липпман понимал особую форму восприятия окружающего мира, оказывающую определенное влияние на данные наших чувств до того, как эти данные дойдут до нашего сознания710.

Современный британский историк Э. Кросс трактовал происхождение термина «стереотип» несколько иначе. Он отмечал, что в конце XVIII века была изобретена монолитная печатная форма – пластина, позволившая печатать с нее большое количество копий, которая и получила название «стереотип». «Вскоре, – продолжал ученый, – это слово превратилось в эпитет, смысл которого вышел далеко за рамки печатного дела». Однако, только в XX в. данный термин получил «широкое распространение, в основном, в уничижительном смысле». И, как явствует из «Оксфордского словаря английского языка», этим словом стали обозначать «предвзятое и чересчур упрощенное общее представление о характеристиках, типичных для человека, ситуации и т.д., а также человека, который представляется в значительной степени соответствующим некоему типу»