Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [107]
Примечательно, что английская исследовательница И.де Мадариага приходила к заключению о том, что подкуп больше не оказывал влияния на внешнюю политику России. И если в прошлом канцлер А.П. Бестужев состоял на жалованье у Англии, канцлер М.И. Воронцов, кажется, в свое время брал деньги от Франции, то попытки Бэкингэмшира подкупить его «были так неуклюжи, что британскому правительству пришлось извиняться перед канцлером». Поговаривали, продолжала Мадариага, что Макартни потратил 150 тыс. руб. из секретных фондов, хотя на самом деле эта сумма приближалась к 10 тыс. руб. Он добивался информации, но ни малейшего влияния на политику России не оказывал. «Даже Фридрих II как-то раз попробовал подкупить Никиту Панина при помощи поистине царского куша – 200 тыс. талеров. Но Панин оказался неподкупен, как и сама Екатерина». Историк приходила к заключению: «При русском дворе все еще можно было купить за деньги информацию, можно было даже ускорить ход тех или иных дел, если получатель взятки был достаточно высокопоставленным, но не более того»669. Подобное суждение исследовательницы нам представляется не совсем оправданным. Ведь, если подкуп сановников не играл никакой роли, то почему он столь активно использовался иностранными послами?
Использование высокопоставленных российских чиновников в качестве информаторов становилось обычным делом у британских послов. К примеру, Кэткарт, заметив, что такие качества Каспара фон Сальдерна, как преклонение перед людьми влиятельными, а также беспринципность и неразборчивость в средствах, сделал его своим осведомителем. В депеше в Лондон от 22 февраля 1771 г. посол извещал госсекретаря Галифакса: «Вчера утром господин Сальдерн под величайшим секретом прочитал мне бумагу, служащую основанием для его инструкций (по польскому вопросу – Т.Л.)»670. Впрочем, Сальдерн не был единственным осведомителем у Кэткарта. Посол не раз упоминал о том, что получал секретную информацию то от «одного из своих приятелей», то от самого графа Панина671.
Наибольших успехов в привлечении осведомителей и информаторов среди придворных и приближенных к императрице лиц добился Джеймс Гаррис. В своих депешах он сообщал, как Екатерина II, столкнувшись с несговорчивостью в переговорном процессе Генеральных штатов, решила в случае их отказа принять предлагаемые англичанами меры, применить вооруженную силу. Для этой цели она отдала приказ всем кораблям, годным к службе, приготовиться к вооруженным действиям. Об этой новости, представлявшей собой «весьма важную тайну», Гаррис узнал от своего «друга» князя Потемкина и секретаря А.А. Безбородко. Чтобы не подставить своих информаторов, посол просил госсекретаря Фокса делать вид «ничего не знающего» об этом секретном плане императрицы. Сам же он отправился в Царское Село, чтобы повидаться с князем Потемкиным и узнать подробности готовящейся военной операции.
Примечательно, что дипломат неоднократно называл Потемкина «своим другом», либо «приятелем»672. Определяющим в дружеском расположении к князю, судя по всему, посол считал его симпатии к Англии. В депеше в Лондон от 21 августа 1780 г. Гаррис писал: «Я провел часть прошлой недели в деревне князя Потемкина, в Финляндии. С нами не было никого, кроме избранной части его семейства; и когда он не находился в их обществе, то вполне принадлежал мне. Я, имев случай окончательно изучить его характер, – продолжал дипломат, – дошел до убеждения, что ни с кем в целой империи он бы не говорил так свободно и откровенно, как со мной. Он действительно и сильно расположен быть нашим другом»673. Гаррис не сомневался, что Потемкин старался делать все «в пользу» англичан. В другой депеше посол подчеркивал, что в отношении к нему Потемкин «совершенно дружественен и искренен»: он «уверяет … что готов нам помогать, как только случай к тому представится»674. Потемкин, писал Гаррис, «хотел убедить меня, что он старался об наших выгодах с большим влиянием и силой, чем ему на то действительно потребовалось»675.
Дипломат встречался с князем довольно часто, нередко в его доме, в любое время суток, если того требовали их общие дела. «Когда все удалились, мы с ним (Потемкиным – Т.Л.) имели весьма продолжительный и интересный разговор, – извещал Гаррис министра Стормонта 25 сентября 1780 г. – Он был общительнее, чем обыкновенно, и говорил о характере императрицы, о настоящем состоянии империи и о личном своем положении, обнаруживая самое глубокомысленное суждение и проницательность и доказывая в тоже время самое полное доверие к моей сдержанности и умению сохранять тайну»
