Брат мой, Гензель - [2]

— Говорил же… не лезь… Он смахнул со лба налипшие волосы. Я заплакала еще горше, боясь, что сейчас мне здорово влетит от брата. Но он почему-то медлил, даже подзатыльник не отвесил. А вместо этого спросил:

— Ты в порядке? Все еще всхлипывая, я кивнула и уныло покосилась на Генку.

— Да… заругает нас бабушка?

— Не заругает! — брат поднялся на ноги, поскользнулся на мокрой траве, но не упал, только закашлялся снова. И мне почему-то стало страшно: на солнце наползло облако, и Генкино лицо потемнело тоже, ажурная тень листвы легла на его щеки, будто плесень на зачерствелый хлеб.

— Пока до карьера дойдем, да назад вернемся — обсохнем, — продолжил он и помог мне подняться. Прикосновение его рук было холодным, мокрым, как прикосновение тины, и я поежилась. Мне уже не хотелось идти на карьер: наглотавшись воды и грязи, хотелось вернуться в тепло, в домашний уют. Да и солнце не спешило выглядывать из-за туч, а от реки потянуло сыростью. Но Генка всегда доводил начатое до конца. Оттерев мое лицо и ладони сорванным лопухом, он решительно взял меня за руку.

— Идем. И мы пошли. Лес встретил угрюмым молчанием. Прав был Антоха: место не для малышни. Чем дальше мы углублялись в чащу, тем становилось темнее вокруг. Ветви переплетались наверху, образуя ажурный свод и почти не пропуская солнечный свет, а под ногами путался густой подлесок.

Папоротник и опавшие ветки больно хлестали меня по голым икрам, но Генка упрямо продирался вперед и молчал. И мне было стыдно перед ним за свой недавний каприз, поэтому я тоже молчала и, сглатывая набегающие слезы, ежилась от сырости и лишь сильнее сжимала Генкину ладонь. Чувствовала — с братом надежнее. Ощущение беды вернулось, когда Генка остановился и сказал:

— Вот черт… Я поглядела на него искоса, зная, что бабушка всегда ругала за сквернословие, но промолчала, увидев растерянность на лице брата.

— Антон говорил, только овраг перейдешь, и карьер тут же виден будет. А мы уже четвертый обходим, а все в чащобе… Он обвел встревоженным взглядом замерший лес. Перехватил мой испуганный взгляд и улыбнулся виновато.

— Ничего, Ритуль! Сейчас выберемся! Генка ободряюще потрепал меня по макушке, и я безоговорочно поверила ему. Поэтому мы возобновили свой путь, и я не решалась жаловаться ни на усталость, ни на голод, который уже потихоньку начал сводить живот. Темень сгущалась. Поднимая кверху лицо, я видела, как над нами текли тучи — грозовые, разбухшие от воды, черной ватой забивающие прорехи в ажурных кронах, и подумала, что к вечеру пойдет дождь. Я даже открыла рот, чтобы сказать об этом Генке, но в тот же миг солнечные лучи просочились сквозь тучи как золотистый дождевой поток, и в стороне блеснуло заревом… Я дернула брата за рукав.

— Генка! А что это там такое светится? Он остановился, сощурил глаза, вглядываясь в заросли папоротника.

В глубине чащи снова блеснуло, будто включился маленький фонарик с разноцветными стеклышками.

— Идем, посмотрим! — в голосе Генки послышалось возбуждение. Он потянул меня за руку и сам пошел напролом, как ледокол, рассекая подлесок худыми коленями. Я зажмурилась, выставила руку, оберегая свое лицо от хлестких веток, и едва поспевала за братом, а он вдруг остановился так внезапно, что от рывка я отлетела назад и шлепнулась на землю, больно ударившись тем самым местом, которое (если верить бабушке) иногда заслуживало хорошего ремня, и сразу обиженно захныкала.

— Ш-ш! — повелительно сказал мне брат. — Смотри. Я послушно замолчала и приоткрыла глаза. Мы находились на склоне оврага. Не знаю, как умудрились не полететь в него кубарем: земля под нашими ногами просыпалась вниз. Я никогда раньше не видела ни одного карьера, но тут же поняла, что это был именно он — глубокая ямища идеально круглой формы с отвесными стенами и гладким дном. И там, на дне, россыпью сверкали разноцветные камни: синие, как небо, желтые, как солнце, зеленые, как трава… Мы разом забыли о том, что промокли и проголодались.

— Жди наверху! — крикнул Генка, и начал спускаться вниз. Я упрямо помотала головой и последовала за ним, аккуратно переставляя ноги по спрессованным комьям земли и выступающим корням. Но подошвы поехали по мокрой глине, и я, издав тревожный писк, съехала в яму, как с ледяной горки.

— Сказал ведь ждать! — укоризненно произнес брат, но голос его не был сердитым. Я виновато посмотрела на него и вздрогнула — в отблесках камней его лицо оказалось зеленоватым, будто испачканным тиной. Тем не менее, я вцепилась в его протянутую руку и села на корточки. Камни под сандалиями хрустнули, как раздавленные ложкой овсяные хлопья.

— Ну, теперь Антоха обзавидуется! — обрадовано проговорил Генка и тоже присел на корточки рядом со мной. Я согласно кивнула и принялась набирать полные горсти, распихивая добычу по карманам.

Генка последовал моему примеру, выбирая самые большие и самые красивые камни, гладкие и без единой трещинки. Я брала поменьше — такие, чтобы могли уместиться в кулачке. Поэтому копалась долго и тщательно, разгребая запасы, неизвестно кем оставленные в яме.

— Ген, а это ведь клад, да? — вслух спросила я. Он не стал спорить, рассеянно пробормотал в ответ: