Бранденбургские ворота - [17]
— Щи хлебать не то, что людей убивать. Дело приятное.
— Яволь! — поддакивал Ханс Шнитке.
— Так бы нам и жить всегда. Мы вам, к примеру, кислой капусты или грибов сушеных, гречки. А вы нам, скажем, пива. Оно у вас, слыхать, крепкое — с градусом. Гут?
— Гут!
— Или так: я твоей бабе белок в тайге настреляю на шубу, а ты моей бабе — платье заграничное со всякими бантиками. Или обувку на тонком каблуке. Мы б с тобой договорились. Без обмана. А? Договорились бы? Ну?
— Яволь! — соглашался Ханс.
— Ну, вот и гут! Гутее некуда. — Петлай сунул свою деревянную ложку за голенище. А Ханс вытер складную алюминиевую ложку специальной тряпочкой и уложил в дерматиновый футлярчик.
Летом 1942-го в письме к матери из училища, куда Андрея направили после второго ранения, намекнул он, что задержится месяца на три в том городке, «который был нарисован у нас на календаре». Хитрость удалась: военная цензура слова о календаре не вымарала, а мать догадалась, где именно находится сын. Примчалась к нему в Вольск, не побоявшись никаких дорожных трудностей.
Увидев, какая она стала старенькая и слабенькая, проклял Андрей себя за то, что побудил ее на столь дальнюю и тяжелую поездку: поезда шли переполненные, подолгу стояли на перепутье, пропуская военные эшелоны. Две недели она голодала, натерпелась в дороге всякого страха и лиха. Но сама не пеняла ему, а напротив, была счастлива бесконечно увидеть сына.
Только в минуту встречи понял Андрей, как любит он мать — единственную и ни с кем не сравнимую! Гладил нежно седые прядки, выпавшие из-под платка, целовал ослабевшие худые руки, которые так много сделали для него.
Ввиду особого случая дали курсанту Бугрову увольнительную на целых четыре часа. Они ушли на высокий берег Волги, сели там на траве перед раздольной глубокой рекой. Было тепло, но снизу от воды задувал свежий ветерок, Андрей укрывал мать своей курсантской шинелькой, а она улыбалась и хвалила его за то, что он учится на командира и получил уже, как отец, почетный орден за храбрость.
Мать привезла гостинцы: каравай ржаного крестьянского хлеба, четыре вареных яичка и жухленькое яблочко. Все это выменяла на какой-то уцелевший чудом довоенный «ширпотреб». А сама в дороге ничего почти не ела.
Стараясь казаться веселой, рассказывала смешную историю про Феньку-самогонщицу и ее хамоватого Долдона.
В тревожные дни сорок первого, когда Гитлер подошел к Москве, нашлись еще такие, кто захотел поднажиться, прихватить в суматохе чужое. Вот и Долдон замыслил обворовать Феньку и сбежать от нее подальше. Забрался ночью в чулан, где сожительница прятала запасенное добро: мыло, спички, швейные иголки, — стал набивать большой мешок. А неусыпная Фенька тут и нагрянь! Протянула своего хахаля сковородником и завопила:
«Караул!»
Гналась она за ним с воплями по переулку до самой набережной. А тут как раз шли патрули. Схватили они Долдона, сдали куда следует. Потом судили его и отправили в штрафную роту. А Фенька — ничего, вывернулась. «Я, — заявила в суде, — сама вся насквозь пострадавшая, меня самою всюю обокрали!»
Смеялся Андрей, слушая рассказ, но подумалось ему, как по-разному проявили себя люди, жившие в одном переулке, когда над страной нависла беда…
Внизу на реке маленький крепыш-буксир волочил против течения две тяжело груженных баржи. Иногда он гудел сердитым басом, словно требуя помощи у тех, кто плыл налегке. И Андрею вспоминались те пароходы из детства, что ходили по «Москварике», ласковое шлепанье колес по воде, таинственные предрассветные гудки в тумане, звавшие таганских мальчишек в дальние дали.
Клима Куприянова уже нет. Сашка Клетчатый пропал без вести. Первый друг, Феликс, лежит в госпитале после тяжелого ранения. А сам Андрей? В каких далях он будет через месяц?
Зная, что придется расплатиться «губой» за опоздание, Андрей все-таки проводил мать до станции. Устроил ее в пассажирском вагоне, попросил проводника помочь сделать пересадку на узловой станции. А для вящей гарантии подарил ему хороший перочинный ножик со штопором — довоенный еще!
В последнюю минуту, стоя на площадке вагона, мать вынула из затрепанной клеенчатой сумочки конверт:
— Это от отца… На фронте он…
Поезд дал длинный гудок.
— Ступай, сынок! Беги, милый, опоздаешь…
Андрей бежал рядом с вагоном и все смотрел в дорогое лицо, в растерянные заплаканные глаза.
Вернувшись в училище, Андрей сразу пошел к комиссару Днепрову. Уважал он этого человека, воевавшего в Испании и на Хадхин-Голе, получившего последнее тяжелое ранение при обороне Москвы. Рассказал ему об отце, показал письмо.
Прочитал комиссар отцовы горячие слова и молча вернул письмо Андрею. Достал из стола кожаный кисет с махоркой, две тонкие папиросные бумажки с вершок. Протянул одну бумажку Андрею, отсыпал в нее зеленоватой крупки, молвил негромко:
— Хватани крепенького, курсант Бугров.
Хватанул курсант, затянулся до кишок и вспомнил: нельзя курить в политкабинете! Посмотрел вопросительно на комиссара. Тот отмахнулся: какие, мол, тут, к черту, правила, раз такие дела?
Закурил и сам комиссар, да так, что затрещала моршанская махра, словно подпаленная щетина.
Советский журналист, проработавший в Австрии шесть лет, правдиво и увлекательно рассказывает о самом важном и интересном в жизни этой страны. Главное внимание он уделяет Вене, играющей совершенно исключительную роль как политический, экономический и культурный центр Австрии. Читатель познакомится с бытом австрийцев, с историей и знаменитыми памятниками Вены, с ее музеями, театрами и рабочими окраинами; узнает новое о великих композиторах, артистах, общественных деятелях. Вместе с автором читатель побывает в других крупнейших городах страны — в Граце, Линце, Зальцбурге, Инсбруке, поедет на пароходе по Дунаю, увидит чудесные горы Тироля. Значительное место в книге занимают рассказы о встречах Леонида Степанова с людьми самого различного социального положения.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».