Бранденбургские ворота - [130]

— Там частник варит. Ему иначе нельзя, а то конкурент его заклюет. А у нас завод государственный. Он конкуренции не боится.

— Зато наше дешевле, — встревает в разговор третий, такой же пожилой немец. — Хуже, но дешевле.

— Так и должно быть, раз хуже.

— Иной раз хочется марочного пивка хлебнуть, — признается «Nimmervoll». — И денег не жалко, да взять негде.

— Как это негде? Сел на трамвай, проехал три остановки — и пей любое пиво.

— Тяжелые марки нужны.

— Добудь.

— А я не хочу «добывать». Я не спекуль. Я желаю у себя дома за свои кровные деньги пить свое хорошее пиво…

На веранду вошла веселая шумная стайка синеблузой молодежи. По-хозяйски сдвинули три столика, расставили картонные тарелочки с сосисками, рядом с каждой порцией поставили по бутылке лимонада с соломинкой.

Следом три девушки принесли мороженое, каждому вручили картонный стаканчик с торчащей деревянной лопаточкой. Андрей едва успел удивиться, что одной из трех девушек оказалась Линда, — она первой заметила его и подошла, осветясь улыбкой:

— Здравствуйте, геноссе Бугров! Вы тоже пришли на наш праздник?

— Тоже, — ответил Андрей. — Прикинулся молодым и проскочил в ворота мимо ваших дежурных.

— Вы наш почетный гость. Садитесь к нам за стол! Просим! Просим! — зашумели другие синеблузые. Все они были с завода EAW и узнали журналиста. Мигом освободили стул. Андрей очутился рядом с Линдой. От сосисок он отказался, объяснив, что уже закусил, но вторую кружку пива ребята ему все-таки принесли.

Сразу завязался разговор на самые актуальные политические темы, в частности, о намеченном пленуме ЦК СЕПГ, на котором будут поставлены важнейшие вопросы государственного строительства.

— Ходят слухи, — сказал Макс, обращаясь к Бугрову, — будто Советский Союз откажется вскоре от остатка репараций.

— Мне пока ничего не известно, — ответил Бугров. — Но я не исключаю такой возможности.

— В мае пятидесятого, — продолжал Макс, — Советский Союз снизил размер репараций больше чем на три миллиарда. Если теперь ваша страна откажется от остатка, то получится, что из десяти миллиардов, которые предусмотрены Потсдамским соглашением, почти шесть вы нам скостили.

— Добавь к этому безвозмездную материальную помощь, которую нам оказал Советский Союз, — напомнила Линда. — И тогда получится, что он не взял с нас ни гроша.

— А что? — вступила в разговор Магда, одна из подруг Линды. — Мы-то ведь не виноваты перед Советским Союзом. Мы совсем другое государство!

— А поставь себя на место советских людей, — возразил Пауль Дозе. — Они понесли колоссальные потери и убытки. Кто им это возместит?

— Мы возместим! — ответила Линда. — Не теперь, конечно, а когда окрепнем и будем богаты. Мы обязаны это сделать.

— Но ведь мы были еще детьми, когда разбойничали фашисты, — не сдавалась Магда. — Почему же нам платить?

— Как ты не понимаешь, Магда? — возмутилась Линда. — Все немцы в неоплатном долгу перед Советским Союзом. Советский Союз избавил немцев от фашизма, помог им осуществить мечту о новой Германии, о социализме.

— Ты не совсем права, Линда, — вмешался Бугров. — Моя страна помогала и будет помогать ГДР вовсе не для того, чтобы считать немцев «в вечном неоплатном долгу». В конечном счете мы и немецкие патриоты стремились к одной цели.

— Разумеется, к одной, — дружно поддержали Макс и Пауль. — В этом вся суть. И теперь конечная цель у нас одна.

— «Иного нет у нас пути…» — напел Бугров и перевел. — Так пелось в одной из лучших наших комсомольских песен.

Он поднялся и стал прощаться с синеблузыми, сославшись на спешные дела:

— Мне нужно поговорить с тобой, Линда. Позволь увести тебя на пять минут из честной компании?

— Охотно! — ответила она и поднялась со своего места, радостно сияя серо-голубыми глазами.

В аллеях сгущались сумерки, бродили парами молодые влюбленные — рука об руку, полуобнявшись. Андрей вдруг почувствовал, что если он возьмет Линду за руку, она не отнимет ее, не отодвинется в сторону…

Нет-нет, советского журналиста Андрея Бугрова и немецкую комсомолку Линду Кампе связывают только принципиальные отношения. У них неотложное общее дело.

Андрей стал деловито рассказывать про виллу «Хуфайзен» — фашистский вертеп Зеппа Зандгрубе, связанный с американской разведкой.

— Об этом пока никому ни слова, — предупредил Андрей. — Понимаешь? Это очень серьезно. Я решил рассказать тебе все потому, что твой брат Вилли бывает в Западном Берлине. Он ведь может наведаться к родственникам.

Милое лицо померкло:

— Может…

— Ты понимаешь, в каком опасном положении он окажется?

— Понимаю. Надо что-то делать. Срочно спасать его… Но мама ничего не должна знать!

— Да, пожалуй. Так будет лучше. Вилли придет сегодня домой ночевать?

— Не знаю. Он не всегда теперь ночует.

— Если придет, удержи его любой ценой.

— А если не придет?

— Тогда плохо. Один день, даже несколько часов могут стать роковыми.

— Если Вилли не придет сегодня, то завтра утром я сама поеду в Западный Берлин.

— Нет! Это не годится!

— Я же не пойду в их вертеп. Разыщу отель «Вальдмюлле».

— И это опасно. Надо хорошо подумать. Будем думать вместе. Я помогу, сделаю все, что в моих силах.

Линда благодарно взяла Андрея за руку: