Божественный глагол (Пушкин, Блок, Ахматова) - [111]
так отразилось в поэтическом сознании Ахматовой то возвращение домой. Это была «погибель», вполне сопоставимая с той, что ожидала ее в 1946 году в связи с визитом Исайи Берлина.
Но до возвращения все было иначе. «Решка» имела в первой редакции «Поэмы без героя» официальное посвящение В. Г. Гаршину и датирована была январем 1941 года. Во второй редакции датировка была уточнена: «3–5 января 1941 года». В последней редакции в прозаическом тексте, предваряющем «Решку», указано: «Место действия – Фонтанный Дом. Время – 5 января 1941 года»[561]. Дата создания «Решки» и ее посвящение Гаршину дают возможность именно в нем видеть опоздавшего на несколько дней «во Дворец Фонтанный новогоднее пить вино». То есть 5 января 1956 года, которым датировано «Третье и Последнее» посвящение, исполнялось 25 лет со времени создания «Решки» и одного из посещений Гаршиным Фонтанного дома. Нетрудно предположить, что посвящение ему «Решки» как раз и связано было с этим посещением. А новогоднюю ночь Владимир Георгиевич встречал дома в обществе нелюбимой, но не согласной на развод жены, Татьяны Владимировны. Такого же мнения придерживается, например, Алла Марченко в своей недавно вышедшей книге: «…Новый, 1941 год Анна Андреевна, судя по тексту “Поэмы…” встречала без Гаршина. В новогоднюю ночь Владимир Георгиевич, разумеется, вырваться из дома не мог»[562]. Непонятно, правда, какой «текст» имеет в виду Алла Марченко: третье посвящение или начальные строки первой части поэмы? Но какой бы ни подразумевался, судить о биографических событиях жизни Ахматовой по художественному тексту ее поэмы вряд ли приемлемо. Мы придерживаемся твердого мнения, что реальные лица (Исайя Берлин, Владимир Гаршин, Артур Лурье) никаким образом в пространство поэмы, как мы уже отмечали, проникнуть не могли: там другой отсчет времени, другие, не подлежащие прямолинейной персонализации герои…
Удар, нанесенный Гаршиным в мае 1944 года, был жестоким, и Ахматова, по свидетельству осведомленных современников, никогда этого Гаршину не простила. Пока он был жив, добавим мы! Но, как сообщает Т. Позднякова со ссылкой на воспоминания А. Г. Каминской, «смерть его связалась для Ахматовой с мистическим событием: 20 апреля 1956 года она заметила глубокую трещину на брошке-камее под названием “Клеопатра”. Эту брошку когда-то ей подарил Гаршин. 20 апреля 1956 года и оказалось датой его смерти»[563]. А «Третье и Последнее» посвящение написано было, судя по автографам, в конце 1956 года, одновременно со стихотворениями, вошедшими в цикл «Шиповник цветет»[564], то есть в год смерти Гаршина.
Таким образом, на роль героя третьего посвящения, кроме Берлина, вполне мог бы претендовать и Гаршин, с которым связана, по-видимому, и пьеса «Энума элиш», во всяком случае, ее ташкентский вариант, сожженный в послевоенном Ленинграде. С ним же, как считала, например, Эмма Герштейн, была связана и тема «Гостя из будущего»:
«Гаршин действительно жил на этой улице (Рубинштейна. – В. Е.), в доме, стоящем на углу Фонтанки, а больница, где он работал, помещалась на Петроградской стороне. Вероятно, он сходил с трамвая на Невском, переходил Фонтанку по Аничкову мосту, после чего ему оставалось только повернуть направо, чтобы дойти до своего дома. Но он сворачивал налево и шел к Шереметьевскому дворцу, где во дворе жила Анна Андреевна.
Этот маршрут, превратившийся в ритуал, отражен в «Поэме без героя»:
Скажут, что в образе “гостя из будущего” выведен совсем другой человек. Имя его известно, оно указывается в комментариях, в мемуарах и научных исследованиях. Но одно другому не мешает. “Поэма” не документальная хроника и не докладная записка топтуна, следящего за всеми посетителями Ахматовой. В художественных произведениях мы привыкли встречать синтетические образы, составленные из черт разных прототипов»[565].
Последнее утверждение (о «синтетическом образе») распространяется, на наш взгляд, и на героя третьего посвящения, который с темой «гостя из будущего» связан непосредственно. Это, конечно, обобщенный, или, как принято было говорить прежде, когда речь шла о художественном произведении, – собирательный образ, совмещающий в себе черты и обстоятельства жизни разных людей. Достаточно красноречиво это наше суждение иллюстрируется тремя упомянутыми выше датами, относящимися к трем разным людям: 5 января 1917-го, 5 января 1941-го и 5 января 1946 года! Здесь снова, как и во всей поэме, на что мы уже обращали внимание в предыдущей главе, сквозь образ одного человека просвечивает другой. И поэтому возникает странное чувство, когда читаешь филологические пассажи, в которых безапелляционно утверждается, что о событиях жизни Анны Ахматовой можно судить по ее художественному произведению, или что посвящение «Третье и Последнее» «посвящено»
