Божественный глагол (Пушкин, Блок, Ахматова) - [108]

Я убью тебя своею песней,

Кровь твою на землю не пролив…[546]

«Лютня» и «Загробный призрачный рассвет» – перекликаются с заключительной строфой стихотворения, посвященного Мандельштаму («Это голос таинственной лиры, на загробном гостящей лугу»). Это та же тема смерти, что отмечена нами в цикле «Cinque»: друг (возлюбленный) находится в загробном мире. А его обещание «Я убью тебя своею песней» свидетельствует о том, что он поэт. Не с ним ли связано на самом деле стихотворение 4? Во всяком случае, для такой его трактовки имеется гораздо больше оснований, чем для принятой сегодня большинством комментаторов.

В тех же набросках к «Прологу» находим еще кое-что о «нем»:

Говорит он:

Оттого, что я делил с тобою

Первозданный мрак,

Чьей бы ты не сделалась женою,

Продолжался (я теперь не скрою)

Наш преступный брак.

Мы его скрывали друг от друга,

От себя, от Бога, от конца,

Помня место дантовского круга,

Словно лавр победного венца[547].

«Мы его скрывали друг от друга» означает, если здесь позволительны биографические параллели, что «он» – это не Гумилев, не Шилейко, не Лунин, ведь имеется в виду брак, нереализованный в житейском плане, воображаемый, виртуальный. Но и не Берлин («Чьей бы ты не сделалась женою»), потому что после знакомства с ним ничьей женой она больше не становилась. Быть может, это как раз та самая «условно-обобщенная фигура», о которой вел речь И. Гурвич в упомянутой статье. А может быть, это реальный человек, поэт Осип Мандельштам?

Приведем здесь одно любопытное место из воспоминаний его вдовы:

«Меня в тайне всегда волнует один вопрос, и я однажды поделилась своей тревогой с А. А. Это про встречу – будем ли мы там вместе с О. М.?.. Но она тут же поставила меня на место: там никаких мужей и жен не будет – об этом сказано совершенно ясно (Мф 22: 30; Мк 12: 25; Лк 20: 35)… Вот этого я и боялась – она постарается “там” отнять у меня О. М., потому что “там” не действует мое единственное земное преимущество»[548].

6

К «нему» же, казалось бы, можно отнести стихотворение «Через 23 года»:

Я гашу те заветные свечи,

Мой окончен волшебный вечер, —

Палачи, самозванцы, предтечи

И, увы, прокурорские речи,

Всё уходит – мне снишься ты.

Доплясавший свое пред ковчегом,

За дождем, за ветром, за снегом

Тень твоя над бессмертным брегом,

Голос твой из недр темноты.

И по имени! Как неустанно

Вслух зовешь меня снова… «Анна!»

Говоришь мне, как прежде, – «Ты».

13 мая 1963

Комарово

Холодно, сыро, мелкий дождь[549].

Ведь если из даты, стоящей под стихами, вычесть 23 года, получим 1940-й, когда поэма впервые «пришла» к автору. О том же и первые четыре стиха – напоминание о поэме, из которых два первых соответствуют первым стихам собственно поэмы:

Я зажгла заветные свечи,

Чтобы этот светился вечер,

И с тобой, ко мне не пришедшим,

Сорок первый встречаю год.

И вот поэма окончательно уходит, и автору снится… Кто же должен ей сниться?

Конечно, «не пришедший» к ней на встречу сорок первого года! Или, как мы его обозначили, «отсутствующий» в поэме герой!

«За дождем, за ветром, за снегом» – это, конечно, дальневосточная лагерная зона – «бессмертный брег», на котором погибли сотни тысяч, миллионы замученных соотечественников, – он видится автору сквозь холодную морось майского дождя в Комарово (см. подпись под стихотворением). Все как будто бы сходится, это должно быть Мандельштам!

Но противится такому прочтению строка «Доплясавший свое пред ковчегом»: «доплясавший» невольно, хотя, быть может, и не оправданно, вызывает ассоциацию с разговорно-укорительным «доплясался» – так выразиться о Мандельштаме она не могла.

Кроме того, по воспоминаниям вдовы поэта, в годы их тройственной дружбы Ахматова и Мандельштам были на «вы» и называли друг друга по имени и отчеству: «По имени они называли друг друга только за глаза. Встретились они очень молодыми, но величали друг друга по отчеству»[550]. Это подтверждается и самой Ахматовой: «…узнав, (вероятно, от Нади), как мне плохо в Фонтанном Доме (в квартире Н. Н. Пунина. – В. Е.), сказал мне, прощаясь, – это было на Московском вокзале в Ленинграде: “Аннушка” (он никогда в жизни не называл меня так), всегда помните, что мой дом – ваш»[551].

А в стихотворении герой обращается к автору: «Ты» и «Анна». Что дало основание некоторым комментаторам отнести его к Н. Н. Пунину: «Пунин, разойдясь с Ахматовой, стал говорить ей “вы”, в то время как и Гумилев, и Шилейко продолжали быть на “ты”», Гаршин говорил всегда “вы”; Лурье обращался к ней на “ты” в последних письмах…»[552]. А в комментарии в шеститомном собрании сочинений стихотворение, кроме Пунина, связывают с Артуром Лурье[553] – на том основании, что его день рождения 12 мая (опять слишком глубокомысленное отношение к авторским датировкам стихотворений!). Тогда получается, что «бессмертным брегом» является для Ахматовой побережье Америки, над которым непонятно в силу каких причин нависла тень Лурье. Интересно отметить, что Мандельштам (с которым, как мы показали, тесно связана «Поэма без героя») там вообще не упоминается. А его последний арест, между прочим, был произведен 2 мая 1938 года, и в мае 1963 года исполнялось 25 лет со времени этого печального события!..