Божественный глагол (Пушкин, Блок, Ахматова) - [110]

При этом указанная дата вступает в явное противоречие с текстом посвящения, в чем легко убедиться при их сопоставлении:

ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ

(Le jour des rois)*

Раз в Крещенский вечерок…

Полно мне леденеть от страха,

Лучше кликну Чакону Баха,

А за ней войдет человек…

Он не станет мне милым мужем,

Но мы с ним такое заслужим,

Что смутится Двадцатый Век.

Я его приняла случайно

За того, кто дарован тайной,

С кем горчайшее суждено,

Он ко мне во Дворец Фонтанный

Опоздает ночью туманной

Новогоднее пить вино.

И запомнит Крещенский вечер,

Клен в окне, венчальные свечи

И поэмы смертный полет…

Но не первую ветвь сирени,

Не кольцо, не сладость молений —

Он погибель мне принесет.

(5 января 1956)

Дело в том, что православное Крещенье по григорианскому календарю с февраля 1918 года приходится в России на 19 января и, следовательно, «Крещенский вечер», о котором идет речь в посвящении – на вечер 18 января. Несоответствие даты под текстом и временем события, отображенного в нем, не снимается авторским примечанием к французскому подзаголовку посвящения, отмеченному звездочкой: «Le jour des rois – канун Крещенья: 5 января»[558]. Ведь предположению о том, что автор имеет в виду Крещенье католическое, противоречит следующий за этим подзаголовком эпиграф из «Светланы» Жуковского, однозначно указывающий на русский и православный характер этого религиозного праздника в посвящении. Отмеченное несоответствие выглядит особенно явным, если учесть, что и все прочие даты в текстах, предшествующих собственно поэме даны по григорианскому календарю, в том числе открывающая поэму и первое «Посвящение» дата смерти Мандельштама – 27 декабря.

Нет никаких основания предполагать, что Ахматова могла спутать старое и новое летосчисление, ведь известно, что свои дни рождения, например, она праздновала, по свидетельству Анатолия Наймана, то 23-го, то 24-го июня, «прибавляя к дате рождения по старому стилю то 12 дней, поскольку оно случилось в прошлом веке, то 13 – поскольку отмечалось в тот же день уже в новом»[559]. Не вызывает сомнений, что и даты в стихах Ахматовой 40–60 годов даются по григорианскому календарю. Например, под стихотворением «Слушая пение» стоит дата «19 декабря 1961 (Никола Зимний)».

Все это говорит о том, что «Крещенский вечер» в тексте и «5 января» под текстом посвящения – не одно и то же число.

В результате мы приходим к пониманию одной важной вещи: время в посвящении другое, свое, оно не совпадает с биографическим временем автора. Подтверждения тому находим, например, в первом стихе:

Полно мне леденеть от страха…

Нет сомнения, что реплика эта относится по времени никак не к 5 января 1956 или к 5 января 1946 года, когда поэму сама Ахматова считала уже завершенной. «Леденеть от страха» автору приходилось в кружении «той полночной Гофманианы», которая разыгралась в ее воображении в новогоднюю ночь 1941 года.

А «венчальные свечи» – те самые, из начала первой части поэмы, стоит только перелистнуть страницу:

Я зажгла заветные свечи,

Чтобы этот светился вечер,

И с тобой, ко мне не пришедшим,

Сорок первый встречаю год.

Только не его она (автор) ждала в ту новогоднюю ночь, не того, кто пришел нежданно в Крещенский вечер (в «Третьем и Последнем» посвящении), – а своего героя, отсутствующего в поэме. И «новогоднее вино» подразумевает ту же ночь наступления 1941 года, которым открывается поэма, а никак не канун 1946-го или 1956-го года. И опаздывает тот, из «Третьего и Последнего» посвящения, именно туда, в новогоднюю ночь 1941 года, ведь он еще застает «смертный полет» поэмы!

У него есть приметы реальных людей из окружения Ахматовой, но ни один из них не сливается с ним полностью, потому что в пространство поэмы ни один из реальных людей проникнуть не может.

Так, «Чакона Баха» ассоциируется с композитором Артуром Лурье, исполнявшим ее для Ахматовой в годы их дружбы. Знакомство с ним произошло 8 февраля 1914 года, а 5-м января 1917 года датируется посвященное Лурье стихотворение «Да, я любила их те сборища ночные…»!³ Заметим при этом, что на 5 января 1917 года действительно приходился канун Крещенья!

К Исайе Берлину, как считают комментаторы, должны относиться строки:

Но мы с ним такое заслужим,

Что смутится Двадцатый Век, —

Ахматова не раз высказывала в своем окружении довольно парадоксальное мнение, что встречи с ним не только послужили причиной известного Постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», но и спровоцировали холодную войну между Советским Союзом и Западом. К нему же относят заключительный стих посвящения:

Он погибель мне принесет.

Однако Исайя Берлин, как уже отмечено, не опаздывал к автору поэмы в новогоднюю ночь 1941 года в разгар «полночной Гофманианы». Он также не мог «запомнить Крещенский вечер», наступивший по временному летосчислению поэмы через пять дней, как и в 1914 году, после встречи Нового 1941 года автором. Кроме того, на роль героя посвящения вполне мог бы претендовать и Владимир Георгиевич Гаршин, самый близкий для Ахматовой с 1938 по 1944 год человек.

Гаршин, как известно, в 1944 году по возвращении Ахматовой в Ленинград нанес ей страшный психологический удар своим предательством