Божественная игра - [35]

Несколько секунд ушло на то, чтобы размести туман в голове по углам и сообразить, кто такой Андрей. Да, это из товарищества… или общества… Из клуба «Эверест», вот! Клуб альпинистов.

— Спасибо тебе, Андрей, ты избавил меня от самого отвратительного сна, какой ты только можешь себе представить.

— Всегда пожалуйста. Угадай, откуда я звоню. Джаспер-Плейс!

— Ну и что?

— Как что? Утром ты садишься на самолет, летишь сюда, потом мы садимся на поезд, едем на запада, а там — там гора Логан, а в нескольких сотнях километров гора Мак-Кинли! Помнишь, Миш, еще в школе на географии? Ну?

Я помнил. Сидя на школьных уроках географии, мы пялились в атлас, сосредоточенно водя пальцами по коричнево-зеленой карте, заучивая значения высот. Я тогда помнил каждый миллиметр карты, мог наизусть рассказать названия всех гор, плоскогорий и равнин с указанием высот. И особенно врезался в память урок, когда я впервые увидел фотографию Мак-Кинли! Плохую, издалека, на ней почти ничего не было видно, но я смог разглядеть все, что мне было нужно гордый профиль горы. И четыре цифры: 6193…

— Жди… — произнес я, но связь оборвалась и я не знаю, услышал ли меня Андрей. Остаток ночи я провел на кухне, вспоминая ту одну единственную фотографию. Почему-то ни одна вершина мира не притягивала меня так сильно. Наверное, причиной здесь — первое впечатление, нечто не доступное глазу, но врезавшееся в сознание. И вот, через несколько часов я сяду на самолет, а вскоре увижу Ее…

Первой моей мыслью при виде очереди человек в сорок было: «И почему было не позвонить заранее?» Но, постояв минут десять, я убедился в том, что очередь продвигается, в принципе, быстро. Насколько возможно быстро. Сказав, что скоро вернусь, я удалился. Хотелось погулять по аэропорту, выпить чего-нибудь в буфете — ничего криминального там все равно не продается. Я покружил немного по зданию, вышел на улицу — было только раннее утро, солнце поднималось над горизонтом, бросая блики на летное поле. В аэропорту было на удивление много людей — я уж думал, совсем перестали самолетами летать. Вернее, самолеты летать перестали. Раньше-то не в пример чаще рейсы были. А сейчас… Хотя, некоторые думают, что человеческой природе свойственно считать, что «раньше было лучше». Не знаю, не задумывался.

Наконец, выпив маленькую чашечку кофе и купив несколько до ужаса кислых леденцов, я отправился к кассе. Как раз подходила моя очередь. Меланхоличного вида женщина в окошке писала медленно и много. Скоро, скоро… сколько-то там часов в самолете — и я уже в Америке. Хорошо еще, что вещей с собой много брать не стал. Даже чемодана нет, только сумка с бритвой, сменой белья, кое-какой одеждой и немного нейтральной, не нуждающейся в холодильнике еды.

Подали трап. Нас встретила приветливая стюардесса. Мне подумалось, что, наверное, невыносимо тоскливо вот так летать из стороны в сторону. Хочется поскорее сойти на землю. Я занял свое место и уставился в иллюминатор — сосед мой оказался типом непонятно какой национальности, но с явным преобладанием «черных» кровей. Знакомится с ним у меня не было никакого желания. К тому же, он, по-моему, почти не знал русского: из кармана торчал уголок разговорника. Того, где русские слова написаны латиницей.

Несколько неприятных минут — заложило уши, кровь забилась в голове, — и мы в воздухе. Мерно гудели двигатели, проносились под самолетом белые облака. Солнце, будто огромный золотой шар, повисло напротив иллюминатора. Вскоре пассажиры расслабились, зашелестели пакетами с орешками, газетными и журнальными страницами.

Я открыл книгу, только вчера купленную и, судя по всему, «свежую» — страницы склеились и пахли краской и бумагой. Пробежав глазами по аннотации, поразился, насколько неправдоподобным может быть ее содержание. Ведь зачастую аннотация и близко не подходит с тексту книги. Но это все шелуха, главное внутри. К концу моего путешествия я надеялся книгу дочитать. Я читал, но краем глаза видел почти весь салон перед собой. И соседа своего, косящегося в книгу — его широкий нос морщился при попытках разобрать незнакомый текст.

Порой я отрывался от книги и смотрел в иллюминатор — иногда чтобы размять шею, иногда осмыслить прочитанное или просто полюбоваться видом. Облака теперь казались кучами тонкой овечьей шерсти, выкрашенной в серебряную краску. Они сияли, словно источник света находился не в пронзительно синем небе, а внутри них самих. Иногда облачный покров разрывался и в дырах проглядывала земля. А один раз, бросив взгляд в провал среди облаков, я увидел волнующуюся поверхность — Атлантический океан. Шея затекла от однообразности положения. Я потянулся, расставив руки в стороны. Кровь с новой силой хлынула по венам. И по артериям тоже. Окинув взглядом салон, я увидел, что почти все спят либо дремлют, положив головы на подушки или просто склонив набок. Мой сосед сидел, воткнув в уши наушники и закрыв глаза.

Я привстал — и вдруг ощутил в теле необычную легкость. Словно полностью состоял из воздуха. Оттолкнись от пола и… И я оторвался от кресла. Только никто не обратил на меня внимания. Наверное, пассажиры все уснули, а стюардессы были заняты разглядыванием журналов. Странно, но меня ничто не удивляло — ни полет внутри самолета, ни открытые иллюминаторы, сквозь которые врывался морозный ветерок. Но такого не может быть! Какая разница, наслаждайся невозможным, пока оно не испарилось, ответило что-то внутри меня.