Божественная игра - [36]

Я последовал совету внутреннего голоса. Иллюминатор был так близко и так велик был соблазн. Вокруг было чертовски ярко. Все заливал белый свет, только небо оставалось по прежнему синим, будто волшебная сталь. А облака оказались упругими, вовсе это не пар. Я свободно шел по их поверхности, чуть-чуть увязая в белой массе. Мои щиколотки окунались в теплое молоко, а свет пронизывал меня всего, насквозь, я сам состоял из света и неба…

— Джаспер-Плейс! Джаспер-Плейс, господа!

Пришлось отгонять остатки сна — мне нечасто снятся хорошие сны, жаль их прерывать. Часы пролетели незаметно. На будущее надо запомнить — всегда лучше засыпать вначале поездки, тогда времени не замечаешь. Получилось так, что летели мы вместе с Солнцем — здесь было утро. Забавно…

В аэропорту меня встречал Андрей. Андрей Кожевников, я видел его последний раз больше года назад. Тогда мы всем клубом праздновали день рождения одного из «наших». Только невеселый был праздник: имениннику в тот день двадцать пять исполнилось бы… В горах сорвался. А Андрей почти не изменился, только лицо осунулось.

Мы поздоровались.

— Ну что, как ты живешь-то? — спросил он, открывая дверцу «Вольво» светло-кофейного цвета.

— Так и живу, — ответил я, разглядывая сверкающую новизной машину — такая у нас наверное стоит…

Хотя, чем мы от «них» отличаемся? Тем более теперь. Все одно и то же.

— Уже за тридцать, а ни жены, ни детей. Квартирка однокомнатная, работа такая, что только мне и хватает. В общем, завал, беспросветность и полнейший финиш…

— Не унывай, Миша. Все будет нормально.

«Конечно, хорошо тебе говорить. Ты системщик первоклассный, этого не отберешь, а платят тут наверное таким столько, что мне за полжизни не заработать…» Я отбросил в сторону эти мысли: год друга не видел, а уже завидую.

— Вот билеты. Сейчас отдохнем, через три часа поезд отходит. А потом уже все… Ты представь только!

Андрей полез в карман и достал… вот она, та самая фотография! Пожелтела и края истрепались.

— Помнишь?

Я взял фотографию в руки — черный силуэт среди снегов, вот и все, что осталось от изображения. Время стерло и многочисленные карманы. Двадцать лет, наверное, прошло, может и больше. «Гора Мак-Кинли, высота — шесть тысяч сто девяносто три метра… Записывайте!»

— Помню, — кивнул я.

Да, дороги здесь — не то, что у нас. Ровные, без единой выбоинки или трещинки. А о наших традиционных латках, которые имеют свойство превращаться в ямы, здесь и речи быть не может. Дорога — будто полотно. Такими и должны быть дороги в городе, тогда и машина изнашивается медленнее, следовательно, меньше происшествий.

Мы заехали в один из многочисленных ресторанчиков, какие очень любят показывать западные киношники. Обычный маленький кабачок, опрятный и чистый — без засиженных мухами столов и без вульгарной роскоши для определенных слоев населения. В такой можно просто зайти, если проголодался, купить бутерброд и чашку кофе, сесть и спокойно съесть это все. Даже кабачком это назвать язык не поворачивается. Бистро. И люди здесь не такие. Другие лица, другие глаза — все в них иное. Они и думают по другому. А еще говорят, что все люди одинаковы. Как же одинаковы — разве по одному руслу идет мышление русского человека и американца?

Время пролетело за беседой. Андрей рассказывал о своей жизни, расспрашивал о моей. У него тут семья — жена-американка и дочь. Хотя, у жены в родителях или дедах-бабушках тоже эмигранты есть. Что характерно, из Одессы. Жизнь здесь, конечно, лучше, но устрой чисто капиталистический: сколько работаешь, столько и получаешь. Хочешь много — работай, копи, открывай собственное дело, расти, расширяйся. Не хочешь — не надо, другие хотят. И государство о гражданах действительно заботится. И это, наверное, правильно.

— Поначалу трудно было, — говорил Андрей, — непривычно все. А потом ничего, привык. Тут и гибкость ума нашего, национальная черта, да и сам понимаешь — к хорошему привыкнуть легко, отвыкнуть трудно. Усвой только, что если ты к государству — то и оно к тебе. И все. Но нам пора идти, поезд скоро.

На вокзале — та же история, что и в аэропорту: множество людей, сосредоточенных на себе. Где то небрежное помахивание сумкой? Где веселость в разговоре со служащими? Я предъявил билет и занял положенное место.

* * *

— Ход окончен!

Свон явно был доволен началом партии — все пока текло спокойно и правильно, так, как предполагалось. Но что там думает Ведьма?.. По идее, в ее функции не входит разрушать то, что строит Свон — они не являются олицетворениями Добра и Зла, они просто обычные игроки, играющие в увлекательную игру. Почти настольную игру.

— Ход мой, — сказала Ведьма, — я ввожу еще одного персонажа и кое-что добавлю к миру. Это уже мое право и согласие второго игрока не обязательно. Я права?

— Да, — ответили Боги-судьи, следящие за ходом игры. Ведьма удовлетворенно кивнула.

* * *

Дженнингс поправил рюкзак за плечами и еще раз посмотрел на карту. Вырванный из атласа листок был уже порядком измазан в золе и просто грязи, Дженнингсу постоянно приходилось оттирать необходимый участок.

— Эй, Уил, погоди! Дженнингс поставил ногу на дырчатый камень и потянулся к карману за сигаретой. Далеко впереди белела вершина горы Мак-Кинли. Там, у ее основания, должна находиться старая фабрика — если верить словам старика Филиппа Брина. А верить ему опасно, потому как еще со второй мировой у него не все нормально с рассудком. Да и возраст в добавок ко всему. Шутка ли — восемьдесят лет!