Босая в зеркале. Помилуйте посмертно! - [55]

Затем мы пошли в аэропорт купить ей билет. Самолет на Киев летел только в 17 часов, и у нас оставалось достаточно времени для душевного расставанья. Не зная куда деваться от жары и многолюдья, мы молча пошли за летную полосу, в лес, где долго сидели молча. Может, и перемолвились какими-то ненужными пустыми словами, но не помню ни одного слова от того сердцебиения в лесу. Я вначале даже не смотрел в ее сторону от смущенья, а когда я повернулся к ней лицом, она сидела ко мне спиною, слабыми пальцами заправляла волосы за уши. Уши же у нее были такие выразительные, такие отточенно-красивые, чуткие, как птицы, уши ее цвели и готовы были взлететь на вершины деревьев. Рука моя невольно потянулась и приласкалась к ее плечу, она не вздрогнула, не отстранилась, не повернулась ко мне — и я тихо поцеловал ее пунцовую мочку, а она медленно склонилась ко мне головою на грудь. Не владея собой, я начал безумно целовать Алису…

…С тех пор я не мыслил жизнь без прекрасной метиски.

Как видите, метил Мелека в мужья, а угодил в бездонную яму: подругу милую зарыли в могиле, а самого— в дыре тюремной.

22 июня 1980 г. воскресенье

Мелентий

Письмо 25

Здравствуйте, далекая Алтан Гэрэл!

Сегодня 25 июня 1980 года, среда, впервые после выпускных экзаменов вышел на работу, немножечко устал, но сходил в библиотеку, взял книжку «Манифест Коммунистической партии» и прочитал. Как удивительно написан Манифест! Я рад, что именно Вас отыскал для переписки, Вы пробуждаете во мне такое, чего раньше никогда не ощущал в себе, не подозревал даже… Чтобы учиться великому искусству жить, нужно видеть все корни пней и цветущих деревьев. О, как хочется мне очеловечиться в течение своей жизни, найти самого себя и цель жизни. Больше всего на свете хочется заново лепить семейный очаг и жить тихою, милою семейною жизнью, любоваться благородною, верною женою и растить своих детей любовно.

Наверно, выйти на свободу равносильно второму рожденью па свет из тюремной тьмы, с умом и опытом неволи. Начнется новое судилище людей, коллективов, инстанций, и они будут ненавидеть и презирать, бояться и шарахаться, угнетать нас пожизненно, отгородившись крепостною стеною, а чтобы наладить отношение с обществом, потребуются многие годы упорного труда, исключительного поведения в жизни. Может быть, я поехал бы на большую стройку и вкалывал честно. Кто лишен романтики воображения? И почему нельзя взять из заключения год свободы взаймы, в рассрочку под тайным или явным наблюдением, чтобы человек осужденный мог проявить себя, развернуться, доказать самому себе, родным и обществу, что он может быть нормальным человеком, тружеником, мастером, может любить, дружить, может иметь совесть, честь и достоинство.

«Кто сидит в тюрьме— у того мысли на воле, а кто на воле — у того мысли в тюрьме»— утешает нас мудрая турецкая пословица.

Вы спрашиваете, что у нас усиливают? Вот с сегодняшнего дня будут наказывать тех, кто посмеет написать более трех писем в месяц, хотя должны просто вернуть письмо, если оно лишнее, но получать же письма разрешается без ограничений. Не огорчайтесь, если будете получать от меня всего одно письмо в месяц, но зато оно будет веским, массивным, толстым, что будут от тесноты лопаться конверты. Сегодняшнее письмо в июне последнее по лимиту.

Гэрэлма, режим у нас все более ужесточается, бараки друг от друга отгораживают сеткою, невозможно будет друг к другу ходить в гости.

Алтан Гэрэл, Вы думаете, что я могу как-нибудь наладить жизнь с женою Стеллою Петровною? Советуете? Нет, этого никогда не случится, если даже ни одна душа мне не будет писать и приезжать. От жены я слышал тысячи словес о любви и ненависти к себе, о верности и изменах, о прощении и мщении — все это для меня пустой звук. Сухой, суровый, жесткий я стал к красивым, стройным женщинам, которые гниют, как червивые персики… ни верности, ни долга от их клятв не жди. О проклятые клятвы любви, сколько сердец вы погубили?! Избавь бог меня от встреч после освобождения со смазливыми кукушками. По-моему, ни один мужчина по собственной воле не становится половою тряпкою, один боится потерять семью, другой — любовь, третий боится пуще всего законов и тещи, четвертый сам не знает, как он стал ковриком в прихожей собственной квартиры. Но я не создан быть подопытным кроликом для семейных наук, каким бы ни был простым мужиком, порою бывал я гордым, самолюбивым, страшно ревнивым, но всегда слишком искренним, слишком доверчивым, так жаждал большой, цельной любви — и вот прошло три года, как сам избавился от своей любви — не мог я извиваться и шипеть в змеином клубке, предпочел тюрьму… выходит.

Алтан Гэрэл! Мужайтесь и не презирайте меня заочно. Рожден ли я был убийцею? Об этом много передумал. Слышал, что одни рождаются убийцами генетически… Мать говорила, когда я еще в зыбке качался, кричал страшно и кусал пальцы и мне, подростку, предрекала, что вырасту бедокуром, счастья не увижу.

— Ну и пусть проживу бедокуром, — огрызался я, смутно угадывая под счастьем нечто исключительное, недоступное всем, как золотая медаль, лотерейный выигрыш или Василиса Прекрасная.