Бомбейские чудовища - [7]

— В номер не проникал, а ключом отпер. Да с порога без оглядки бежать припустился, едва энтого тряпичника увидел. Медведя в постели узрел, верно, а одежу не помню.

— Но, Петр, — Лапочкин пробуравил парня зловещим взглядом, — после тебя ведь пришел сам господин Чудин. Не он же одежду преступника унес.

— Я про то и не говорил, — оторопело захлопал глазами Петр. — Может, пока мы бегали, кто-нибудь из постояльцев украл?

— Вы же утверждаете, что в вашей гостинице люди порядочные, — Тернов повернулся к хозяину, — а выходит, что и воры имеются?

— Нет, нет и нет! Я скорей поверю, что этот развратник залез в мою гостиницу в исподнем.

— Ерунда, господин Чудин! — возмутился Павел Миронович, — как же он по улице шел? Ведь февраль на дворе!

— Ну и что? Если ночью шел, да в пьяном виде, — мог и не заметить мороза.

Тернов замолчал и заходил взад-вперед. Лапочкин в задумчивости следил за перемещениями начальника.

— Ладно, — наконец изрек следователь, — остальное выясним в следственной камере. Господина… э… задержанного в арестантскую. Но… господин Чудин, не найдется ли у вас какого-нибудь бельишка, чтобы прикрыть его срамоту?

— Чего-нибудь завалящее отыщем. Только уж вы, ваше высокоблагородие, прошу вас и умоляю, газетчикам ничего не говорите, штобы клиентов нас не лишить. Мы люди законопослушные, небогатые, нам убыток ни к чему.

— Я и не собираюсь оповещать весь мир о новых видах разврата… Вам же, господин Чудин, советую держать рот на замке, и если борзописцы все же пронюхают, все отрицайте.

— Премного благодарен за советы, премного благодарен, — залебезил хозяин и тут же сурово прикрикнул: — Петр, неси из чулана тулуп да шапку или что там найдешь из рванины…

Петр, взяв у Еремея ключ, убежал.

Тернов остановился перед Сыромясовым. Тот по-прежнему, как истукан, сидел на стуле в совершенной прострации и на попытки следователя привлечь внимание не реагировал.

— Он в шоке, — заключил Павел Миронович. — Лев Милеевич, господин Лапочкин, сворачивайте протоколирование. Господин Чудин, распорядитесь, пусть подгонят извозчика во двор, к черному ходу, и удалите нежелательных свидетелей.

— Бегу, ваше высокоблагородие, бегу, — зачастил Чудин и принялся вытеснять зевак.

Минуты через две в номере появился Петр с одеждой для задержанного. Сыромясов не оказывал никакого сопротивления и покорно позволил запихнуть свои руки в рукава ватного пальто. Затем, с собачьим треухом на голове, влекомый безмолвными стражами, послушно двинулся к дверям.

— Берите узел, Лев Милеевич, — кивнул Лапочкину следователь. — Дело ясное. Чего-то подобного я от этого жирного флиртовца и ожидал.

— А я не ожидал, — возразил помощник вполголоса, — и ясного не вижу ничего. Сплошные загадки. Как Сыромясов проник в гостиницу? Почему оказался в постели с мужчиной? Зачем напялил медвежью морду? И куда девал свои модные пальто и шапку?

— А я все думаю о мертвеце, — признался Тернов, — о мещанине Трусове. И как такой громила мог со страху умереть в эротической игре? Неужели от слишком сильного экстаза?

Глава 3

Едва стихли шаги госпожи Май и Самсона, флиртовцы бросились к Треклесову.

— Господин Треклесов! Что все это значит? — возопил Синеоков. — Что с ней случилось? Что за чушь мы слушали?

— И почему я, превосходный переводчик, должен заниматься какими-то ветеринарами? — дрожащими руками Платонов в очередной раз поправил не желающее держаться на носу пенсне. — Какие брачные игры? Даже кошки еще о любви не думают. На дворе февраль! А не март! А вы что молчите, господин Братыкин? Где вы возьмете фотографии брачных игр?

— Нет, погодите, дайте мне сказать, — рыжий обозреватель растолкал сослуживцев и, едва ли не распластавшись грудью на столе перед Треклесовым, жарко зашептал: — Она сошла с ума! Доктор советовал ей лечиться! Да? Какие такие городские романсы я должен слушать? Эти слезливые примитивы? Это я, ценитель Моцарта и Мендельсона? Она спятила!

Рыбоглазый толстяк брезгливо поморщился, осторожно потянул из-под локтя возбужденного журналиста папочку со счетами. Всем своим видом коммерческий директор давал понять, что распоряжения владелицы «Флирта» обсуждению не подлежат. Но от него ждали ответа, и он начал что-то бормотать об искусной стратегии Ольги Леонардовны, о виртуозности, с которой она распределяет задания, о том, как трудно добиться целостности каждого номера, когда каждое разумное распоряжение наталкивается на капризы людей с повышенным самомнением, людей, не видящих дальше своего носа… А рост тиража? А конкуренция на рынке печатных услуг? А реклама?

От затянувшейся нравоучительной тирады Синеокову стало дурно, он промокнул со лба пот и униматься не желал.

— Не женщина, а форменный фельдфебель! У меня такое ощущение, будто меня изнасиловали.

Но Треклесов, считая, что его миссия по усмирению взбунтовавшихся сотрудников исчерпана, уже уткнулся в бумаги, и театральный обозреватель вынужден был искать единомышленника в стане творцов.

— Господин Мурин! Давайте ей вставим по первое число! Давайте решим нашу распрю по-мужски. Махнемся: я напишу о борцах, а вы — о синематографе!

— Мне все равно, — ответил репортер с досадой. — Я только не понял ее намеков. А ты, Фалалей?