«Фильдеперсовые чулки опошляют катехизис революционера!» Как он мог сказать такое вслух, при всех! Он – руководитель, человек мудрый и опытный, бесстрашный и мыслящий, истинный авторитет в петербургских эсеровских круга. Ведь именно он когда-то разглядел в своенравной генеральской дочери человека, способного усвоить передовые взгляды, выйти за границы затхлого мещанского мирка и деятельно приближать новое время. То время, когда варварская Россия, удушаемая азиатским самодержавием, вырвется на простор свободы.
Как долго они встречались наедине, беседовали, с воодушевлением обсуждали хорошо продуманную Платоном концепцию государства; кое-что, конечно, устарело за две с лишним тысячи лет, но многое пережило века, не потеряв своей ценности! А Аристотель, ученик Платона! Европейское просвещение предало его заветы, нынешнее либеральное искусство выродилось, деградировало...
Татьяне Зонберг казалось, что именно такие беседы, уносившие их в мир высоких идей, сблизили ее с руководителем группы, и она вошла в число его особо доверенных лиц. Тех, из которых и могли бы быть избраны достойные для уничтожения тиранов и сатрапов! И он, которому она так доверяла, которого почти боготворила, любое приказание которого готова была исполнить, нанес ей такой удар! Он сказал это почти в конце встречи, в присутствии всей конспиративной группы, собравшейся подальше от глаз столичных шпиков: «Фильдеперсовые чулки опошляют катехизис революционера!» Не может быть, чтобы он заглядывал под юбки своих верных соратниц! Это ему, наверное, нашептали, напели, надули в уши ее соперницы! Мелкие завистницы! Интриганки! Пресные замарашки!
Возмущению Татьяны Зонберг не было предела. Она в одиночестве покинула собрание и устремилась на железнодорожную станцию.
И вот теперь она ехала в отдельном купе поезда, уносившего ее к Петербургу. Легкое покачивание и уверенный перестук колес не могли отвлечь ее от гневных отповедей, так и не высказанных подругам-эсеркам.
Они забыли, что она – дочь генерала Зонберга! Они забыли, что она по их же настояниям – и против своей воли! – вместе с матушкой таскается, по светским раутам, улыбается врагам – дутым сановникам и министрам, чванливым князьям и безмозглым сенаторам, тупоголовым жандармским и полицейским чинам! И все для того, чтобы дождаться момента, когда товарищи по партии доверят ей убийство какой-нибудь из высокопоставленных персон! Для того, чтобы она могла в нужный момент, без затруднений, оказаться рядом с намеченной жертвой и, с улыбкой вынув из ридикюля смертоносную бомбу, швырнуть ее в ненавистную опору самодержавия – даже если придется и самой погибнуть на месте!
Впрочем, нет, они, ее подруги-эсерки, все великолепно помнили! И завидовали тому, что именно она опередила их на пути к заветной мечте – умереть за освобождение народа! Завидовали и нашептывали руководителю группы о том, что ее слабость к модным вещичкам, к ярким украшениям может погубить все дело... Лживые гадины! Она видела, как завистливо они поглядывали на ее серьги с рубинами, на белую полоску ажурного чулка, как-то выглянувшую из-под подола юбки... И эти пошлые мещанки, серые мышки, своим подлым заушничаньем хотят оттеснить ее, чтобы самим остаться в народной памяти мученицами террора!
Она и так почти не снимает мерзкое темное платье с неизменным белым воротничком и манжетками... Нет, не откажется она от фильдеперсовых чулок! Не заставят ее эти жалкие ничтожества вместо французских шелковых панталон носить сатиновые портки на завязках!
Татьяна Зонберг в полном изнеможении откинулась на спинку дивана. Осенняя лиственная пестрядь, мелькавшая за окном поезда, раздражала девушку своей яркостью и нарядностью. Большие черные глаза были полуприкрыты, тонкие нервные губы время от времени вздрагивали...
Чтобы успокоиться, она постаралась переключить свои мысли на другое и усмехнулась, вспомнив бесплодные усилия своей матери сломить волю непокорной дочери страхом: матушка завлекла ее на Международный конгресс криминалистов, где говорили об антисоциальной опасности и борьбе с ней.
Вдовствующая генеральша Зонберг получила пригласительные билеты на первое заседание Конгресса благодаря своим связям. И несколько дней назад Татьяна имела возможность лицезреть в университетском зале не только знакомые ей лица высшей российской администрации, но и физиономии университетских умников и практиков сыска, иностранных и отечественных. Среди мужских фраков и мундиров светлые, роскошные туалеты немногочисленных дам, среди которых была и счастливая генеральша Зонберг с дочерью, выглядели особенно эффектно. В залах университета, куда гостей провожали встречавшие их у входа студенты, стояло несмолкаемое жужжание: русская речь звучала вперемешку со всеми наречиями Европы. Повсюду живые растения и цветы, эстраду в актовом зале украшена красной с золотым материей. Перед началом заседания хор Архангельского исполнил гимн «Коль славен...» Татьяне Зонберг министр юстиции, призывавший к единению выдающихся и уравновешенных умов в ожесточенной схватке, которую народы и государства ведут с восставшими против закона, показался подходящей мишенью для террористической акции. Но сейчас для нее, для ее товарищей первоочередной задачей являлось устранение нового министра внутренних дел, вступившего на освободившуюся должность несколько месяцев назад, в апреле 1902 года. Мать Татьяны, демонстрируя свою осведомленность, неоднократно говорила, что репутация Плеве как человека сурового и жесткого несправедлива, наоборот, он очень отзывчив к чужому горю и совершенно лишен душевной черствости. Но какое дело Татьяне до личных качеств высокопоставленного чиновника? На данный момент он – охранитель государственной власти, он заявлял, что прекратит террористические акты, ставшие хроническими и массовыми, и тем самым бросил вызов эсерам.
