— Хотите свежий анекдот? Гимназист, впервые побывавший в борделе, приходит к отцу и спрашивает: «Папа, а правда, что на Востоке жених только после свадьбы узнает, кто его невеста?» Отец отвечает: «Это, сынок, в любой стране так…»
Гомерический мужской хохот заполнил большую редакционную комнату эротического журнала «Флирт».
— И где вы только набираетесь подобной пошлости, господин Черепанов? — Стенографистка Аля фыркнула и захлопнула толстую книгу регистрации женских исповедей за январь 1908-го.
— Фалалей Аверьяныч, — утирая слезы, навернувшиеся на глаза от смеха, выговорил «галантерейным» тоном театральный обозреватель Синеоков, — какой моветон, ведь здесь женщины….
— А я что? А я ничего! — Молодой фельетонист резво вскочил с венского стула, подбежал к Але и, паясничая, чмокнул барышню в плечико, обтянутое темной фланелью. — А для вас, господин Синеоков, я тоже кое-что припас. Вы слышали последнюю новость? На балу поручик Ржевский гнусно приставал к женщинам! Его не интересовали ни внешность женщины, ни ее возраст, ни ее пол…
Женоподобный Синеоков мгновенно разозлился, нахохлился, трагически свел подведенные коричневым карандашом брови.
— Сразу видно, что вы человек необразованный и неотесанный. И юмор у вас фельдфебельский.
— Боже! — Хлопнул ладонью по дерматину стола Лиркин. — Какое счастье, что мое призвание — музыка — не делится по половому признаку!
— А все потому, что женщины музыку не пишут, — вяло откликнулся притулившийся на широком подоконнике Иван Платонов, — но скоро эмансипация дойдет и до этого. Работа в нашем гнусном издании сведет меня с ума: мне теперь везде мерещатся эротические подкладки.
— Жениться вам надо, Иван Федорыч, — поднял глаза от кипы счетов Антон Викторович Треклесов. — Вот мне, например, ничего кроме штрафов и квитанций не мерещится. А мерещилось только в зеленом гимназическом возрасте.
— Потому что вы спортом не занимались, — подал голос Гаврила Кузьмич Мурин, желчный бритоголовый господин. — И идейной борьбой не увлекались…
— До чего ж вы, братцы, скучны, — оторвался от созерцания журнала парижских моделей толстяк Сыромясов, широкой публике более известный как обозреватель мод дон Мигель Элегантес, — доживете до моих лет, все у вас будет в гармонии, и тело, и душа. И красоту жизни поймете.
— Не вам рассуждать о красоте, — Синеоков скривился, — с каждым днем все толще становитесь. Постыдились бы в таком виде показываться — вы портите репутацию журнала.
— Вы все ее портите! — взвизгнул Лиркин. — И не толщиной своих животов, а своим скудоумием, бездарностью и пошлостью! Давно собирался уйти из этого зверинца, а сейчас хочу еще больше!
— Кстати, насчет «хочу», — вклинился Фалалей Черепанов, оседлывая выдвинутый на середину сотрудницкой хлипкий стул. — Свежий анекдот. Приходят в суд муж и жена и подают на развод. Судья интересуется причиной. Муж отвечает: «Понимаете, не могу больше, она и утром хочет, и днем хочет, и вечером тоже хочет». Судья спрашивает жену: «И что же вы скажете?» Жена отвечает: «А я и сейчас хочу…»
Очередной взрыв хохота и незаурядный комический талант господина Черепанова заставили сотрудников модного журнала на мгновение забыть о недавней перепалке — на сей раз в громогласной полифонии мужских хохотов звенели и рулады девичьего смеха. Больше всех надрывался сам Фалалей: растопыренной пятерней он ерошил бобрик рыжеватых волос на круглом черепе, темные глазки его превратились в щелочки, растянутые в улыбке губы обнажили редкие зубы. Он радостно озирал своих сотоварищей: франтоватых Синеокова и Сыромясова, соперничающих в дородности с самим коммерческим директором Треклесовым, рыжеволосого Лиркина в помятом пиджаке, не расстающегося с толстовкой и сапогами унылого Платонова. Опасливо косясь на желчного Мурыча, Фалалей подмигнул стенографистке.
— Что здесь происходит?
В проеме внезапно распахнувшихся дверей возникла высокая, тонкая фигура издательницы и редактора журнала «Флирт» Ольги Леонардовны Май. Прекрасная работодательница была облачена в черное платье с высокой талией. Длинные рукава с черными кружевными манжетами, стойка с черными же кружевами, отделки из черного сутажа и гипюра, — на платье не было ни единого украшения, ни единого светлого пятнышка. И хотя мужская часть журналистского сообщества давно привыкла к перевоплощениям своей владычицы и предоставляла барышням право завистливо вздыхать по поводу недоступных им туалетов, но на сей раз и мужчины испытали легкий шок: поверх платья Ольга Леонардовна надела короткий жакет из тщательно выделанной шкуры леопарда. Широкие рукава и глубокий вырез жакета, отороченного по кромке соболиной полоской, соблазнительно подчеркивали изящную линию рук, волнующую округлость груди.
