Бомбейские чудовища - [9]

— А как? — Самсон выдохнул облачко пара в серую сырость, казалось, никогда не покидавшую столичные улицы.

— Ну, это просто! Как же ты не понимаешь? Мы с тобой работаем на пару! Я-то рылом не вышел. — Фалалей оскалился, обнажив короткие, редкие зубы. — Сам видишь, а на тебя женский пол клюет, что-то в тебе есть. Будешь наживкой. Согласен?

— Фалалей, — Самсон даже остановился. — Я вряд ли смогу тебе помочь. Я сам в ужасном положении.

— Что случилось? — мгновенно посерьезнел фельетонист, и, дернув напарника за рукав, неведомо куда заспешил по посыпанному песочком тротуару. — Рассказывай. Требую, как брат брату говори всю подноготную. Решим все проблемы.

— Да нет, Фалалей, не решим. — Шалопаев послушно, не спрашивая, куда его волочет друг, трусил рядом. — Вот-вот мой папенька нагрянет. Вот так-то.

Фалалей присвистнул:

— Вот те номер! Грозен батюшка?

— Да уж не обрадуется от моих занятий.

— А он не знает?

— Понимаешь, Фалалей, я по приезде написал домой… Ну, что квартирую в Графском переулке, в доме Шлыковой. Посещаю университет, репетиторствую. Но в университете-то я был лишь раз, потом месяц домой не писал. Боюсь, родители встревожились, заподозрили что-нибудь плохое, отец и отправился меня выручать.

— Склонен к рукоприкладству? — деловито осведомился Фалалей.

— Да нет, но я вообще-то был послушным сыном… И в нашем доме журнала «Флирт» не читали… И строгости там у нас всякие и приличия… А тут…

— Так он сегодня приезжает?

— Не знаю, в телеграмме не сказано. Может, уже приехал… Что делать?

— Вот видишь, чем кончается невнимание к родителям, — Фалалей нравоучительно поднял указательный палец вверх. — Матерь свою и отца своего чтить должен, уважать, помнить о них ежеминутно. Вот как я о своей матушке помню. Но теперь ничего не попишешь — возмездие неотвратимо.

— Но я не хочу! — воскликнул с жаром блудный сын. — Если он меня изобличит, то отвезет обратно в Казань! А мне это ни к чему!

— Понимаю! — посочувствовал наставник. — Придется разработать операцию по твоему спасению. У меня есть идея! Сейчас возьмем водки и нагрянем к Сыромясову. Поздравим его с отставкой, выпьем за твоих родителей и сообща что-нибудь придумаем!

— Не хочется мне к Сыромясову, и вообще никуда не хочется.

— По городу тебе ходить опасно, — начал растолковывать стажеру положение фельетонист. — Николаевский вокзал близко, вдруг напоремся на твоего папеньку прямо на Невском? И в публичные места соваться не стоит — вдруг твой папенька сразу кинется кутить?

— Да ты что! Он не такой. Он лучше меня!

— Ну-ну, похвальная самокритичность, — Фалалей хихикнул, — но нельзя исключать, что батюшка твой вздумает тряхнуть в столице стариной, захочет развлечься на полную катушку. Не зря, ох, не зря он даты приезда в телеграмме не проставил. Чтобы запасец времени иметь…

— Фалалей, ты же учил меня чтить родителей!

— Я и чту всех родителей. Вместе со всеми их слабостями. Что не мешает мне и тебя спасать. Едем к Сыромясову. Туда-то точно твой батюшка не заявится. Логично?

Самсон кивнул и свернул следом за другом влево, к магазину, в витрине которого весело поблескивали выстроенные в шеренги бутылки с водками, наливками и ликерами, радующие глаз разнообразием форм и цветов, рядом с ними лежали не менее привлекательные винные бутылки. От одного их вида стало веселее, и скучный февральский денек утратил свою блеклость. Вскоре, отягченные пакетами, молодые люди выскочили из магазина и кликнули свободного извозчика. Через полчаса они уже спрыгивали у доходного дома на Петербургской стороне.

Фалалей расплатился с извозчиком и уверенно зашагал к чугунным воротам. Дворник у ворот осведомился, кого ищут господа, и, услышав ответ, сопровожденный гривенником, самолично проводил их к парадной двери во дворе.

Опрятная, с начищенными до блеска мозаичными полами, со свежеокрашенными стенами лестница привела их на второй этаж. Фельетонист решительно нажал кнопку электрического звонка. Дверь открыла старуха в переднике, по виду кухарка.

— Дома ли хозяева, милая? — ласково осведомился Фалалей, неумолимо вдвигаясь в прихожую. — Мы из редакции. Возьми-ка поклажу-то. Где здесь у вас гардероб? Самсон, входи, раздевайся!

Старуха приняла пакеты и, обняв их, прижала к груди.

— Барина-то дома нету, — растерянно произнесла она. — Только барыня, Нелли Валентиновна.

— Ну так доложи, — велел Фалалей и, освободившись от верхней одежды, отобрал у старухи пакеты, сунул ей извлеченную из кармана визитку и плечом подтолкнул к застекленным дверям.

Та укоризненно покачала головой и вразвалку двинулась вглубь квартиры, сообщать хозяйке о неожиданном визите.

— Проси, — послышался вскоре мелодичный молодой голос, и старуха посторонилась, освобождая дорогу гостям.

Бархатные портьеры приоткрывали окна ровно настолько, чтобы создать в гостиной ту чудную игру полумрака и солнца, которая всегда вызывает в воображении весенний день. Да и сама хозяйка, в окружении комнатных цветов, размещенных и в большой угловой кадке, и в вазонах на каминной полке, и на специальной решетке, выдвинутой наискосок от камина, похожа была на богиню Флору: яркая, женственная, роста среднего. Мягкие, развевающиеся одежды свободными складками обтекали ладную фигурку, каштановые волосы, уложенные в виде шлема, перетягивала бархатная лента. Гостей она встретила приветливой улыбкой, от которой на правой щеке ее образовывалась волнующая ямочка, узенькая, вертикальная.