Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [95]

– Сколько там на часах у нас, Виктор Львович, – спросил Лапшин тоже погруженного в свои ночные мысли Песковского.

– Один час пятьдесят минут, товарищ капитан! – ответил Песковский, в ту же секунду очнувшись от дум.

– Я думаю, достаточно отошли, да еще с учетом ветра. Ложитесь-ка на 282 и дуйте по курсу, никуда с него не сворачивайте. Я думаю, Лаперуза мы с божьей помощью уже прошли. – И Лапшин устало потянулся за очередной папиросой. Он был доволен, впервые за много часов этой самой длинной для него вахты. Да что там, впервые за весь рейс.

Ну вот и все, почти все. От сильной качки и гула ветра глаза стали закрываться, и постепенно Лапшин впал в тот зыбкий тревожный полусон, какой бывает под утро у часовых на линии фронта. Он, вздрогнул и проснулся, когда его голова упала на грудь. Можно пойти и наконец нормально, по-человечески поспать. Или дождаться утра? Лапшин все же решил спать прямо в рубке. Рассвет только через семь часов, через два часа вахту примет Крищенко, если их каким-то чудом снесет на Рёбун, взять вправо они всегда смогут без проблем, нужно только проинструктировать всю команду следить внимательно слева по борту до рассвета. Никогда еще за всю его полувековую жизнь сон не был таким сладким и желанным. Лапшин закрыл глаза и в тот же момент сладко уснул.

Он проснулся от крика вахтенного матроса Лескова за штурвалом. «Буруны! Вижу буруны!» – истошно вопил Лесков, вцепившись в штурвал. Лапшин, не понимая еще, что происходит и где он находится, встряхнул головой. Ну да, он же заснул в рубке. А где Песковский? Лапшин посмотрел на часы: два десять, он спал меньше получаса. Дверь в рубку распахнулась, дунуло холодным воздухом, и в проеме появилась худощавая фигура Песковского. «Товарищ капитан, прямо по курсу берег! Расстояние три-четыре кабельтовых! Нужно давать полный назад!» – кричал он, задыхаясь от волнения.

Как берег? Черт! Значит их снесло к Хоккайдо! Все-таки это были огни Соя Мисаки, а не Камня Опасности! Лапшин уже стоял рядом с Лесковым у штурвала. Голова его, не отойдя до конца ото сна, соображала туго. Если это Соя Мисаки, значит надо отворачивать вправо, на норд. Успеем, никакого «полный назад». Надо проходить Соя и выходить в Японское море. Там в такой шторм им будет намного спокойнее, чем в коварном и узком Лаперуза. «Право руля, до упора», – отдал он команду Лескову. «Есть право руля», – ответил тот, закрутив штурвалом. Но стрелка компаса и не думала двигаться – мощности машины не хватало совершить поворот на ветер, атакующий судно всеми своими девятью баллами

– Товарищ капитан, не идет на ветер!

– Тогда – лево на борт.

– Товарищ капитан, дадим полный назад! – в отчаянии закричал Песковский. Но уже было поздно. Ровно через минуту «Индигирка» всем корпусом налетела на скалу Морской Лев, находящуюся в 1400 метрах от побережья, рядом с японским поселком Саруфуцу в округе Соя на острове Хоккайдо.

Гребной винт от удара о камни заклинило, машина вышла из строя. В днище судна раздался страшный грохот, на борту погас свет. «Индигирку» сильно накренило, и ледяная морская вода хлынула в трюмы с обезумевшими людьми. Началась паника. Обрывая ногти на руках, люди карабкались из трюмов наверх, где для них не было ни шлюпок, ни спасательных жилетов, ни даже спасательных кругов. Ледяная вода хоть и не стремительно, но неотвратимо заполняла трюмы. Набожный «Коммерческий Квакер», пробыв советской атеистической лагерной «Индигиркой», всего одну навигацию, пошел на дно.

Из почти тысячи двухсот пассажиров японцы спасут только четыреста двадцать восемь. Спасенных доставят в японский порт Отару и разместят под охраной в здании городской управы. На чужой земле спасенные проведут 10 дней, после чего советский пароход «Ильич» перевезет выживших в морском апокалипсисе людей во Владивосток. Ни один из четырехсот двадцати восьми уцелевших, включая зеков, не воспользуется предложением японцев остаться. Откажется и капитан Лапшин, несмотря на затонувшее по его вине судно и семьсот сорок пять человеческих жертв. Все, как один они вернутся на Родину.

Через четыре месяца, 10 апреля 1940 года во Владивостоке начнется заседание военного трибунала тихоокеанского бассейна, которое продлится четыре дня. По приговору трибунала капитан Н. Л. Лапшин будет осужден к расстрелу, старпом В. Л. Песковский получит 10 лет лагерей, а старпом Т. Н. Крищенко – 5.

 В Японии же спустя более 30 лет, 12 октября 1971 года на холме у поселка Саруфуцу, на месте захоронения погибших на пароходе “Индигирка”, будет установлен памятник. Японский скульптор Кендзи создаст пятиметровую скульптурную группу в виде трех овальных фигур, взявшихся за руки вокруг шара. Каждый год, в день поминовения погибших в море, из порта Саруфуцу будет выходить катер и огибать останки судна, видные даже с берега. Люди будут бросать за борт в море цветы, поминая тех, кому поставлен памятник на высоком холме. В СССР история с «Индигиркой» будет засекречена и станет известна широкой публике только после его распада, спустя полвека.

Королев, который умрет за пять лет до открытия этого памятника, в шестьдесят шестом, той холодной зимой тридцать девятого-сорокового, в отличие от большинства пассажиров «Индигирки», выживет. Квакер, хоть и не пожелал перевозить советских зеков, не стал забирать с собой на морское дно жизнь великого конструктора космических кораблей. Через десять дней Сергей Королев отчалит из Магадана на еще одном «самом последнем» пароходе и попадет сначала во Владивосток, потом в Хабаровск, а потом и в Москву, чтобы через одиннадцать лет, в апреле шестьдесят первого запустить в космос первого человека. И тоже с казахстанской степи, с Байконура. Благодаря в том числе и «Коммерческому Квакеру». Хотя о том, кто такие квакеры, Королев не будет иметь представления до самой своей смерти.