Уже в четвертый раз за последний час Летиция Пенуорт, раздвинув занавески на окне в маленькой гостиной дома на Лондон-роуд, что в городке Черхилл, нетерпеливо поглядела на улицу. Спустя мгновение она опустила белые накрахмаленные занавески и, хмурясь, повернулась к дочери. Грейс сидела тихонько, словно вот-вот должна была решиться ее судьба.
Собственно говоря, так оно и было. Летиция не считала Грейс хорошенькой, потому что при взгляде на нее — а девушка со своими светлыми волосами и глазами непонятного бледного цвета имела и впрямь потустороннюю внешность — поневоле приходили мысли о святых, принесших себя в жертву. Грейс частенько витала в облаках, однако у Летиции все еще сохранялась вера в то, что, если дочери удастся преодолеть свою склонность к мечтаниям на время, достаточное, чтобы принята предложение руки и сердца, то потом ей уже просто некогда будет предаваться грезам.
Увы, в двадцать три года Грейс, похоже, уже смирилась со своим положением — ведь она даже не была обручена. И если экипаж, который должен доставить ее в Лондон, так и не появится, ей, наверное, уже никогда не встретить достойного мужчину, готового взять ее в жены. Еще раз выглянув в окно на пустынную улицу, Летиция нетерпеливо вздохнула и раздраженно произнесла.
— Когда же он наконец появится?
Грейс, сидя очень прямо на маленьком диванчике с жесткой спинкой, задавалась вопросом: что приводит родительницу в большее раздражение — медлительность экипажа или незамужняя дочь, сидящая у нее на шее, и это при жизни на жалование приходского священника? Сочувственно улыбнувшись матери, она постаралась ничем не выдать своих мыслей о том, что вовсе не считала замужество единственным способом поддержания души и тела: ведь в отличие от старшей сестры Эмити, Грейс обладала талантом, который мог бы позволить ей финансовую независимость. Но она знала, что, услышав нечто подобное, матушка тут же начнет тоскливую лекцию, начинающуюся словами «Женщине не пристало вести независимую жизнь» и заканчивающуюся упреками в том, что прошлой весной она разочаровала всех своим отказом его преподобию Томасу Глэдстону, — зная все это наперед, она промолчала.
Холодок пробежал у нее по спине, когда она вспомнила, какой бесчувственной холодной рыбиной оказался ее предполагаемый жених. Поэтому, решив не привлекать внимания, она просто сидела и молчала.
Однако матушка, видимо, решила, что перед отъездом в Лондон ей необходима еще одна лекция на тему «Место женщины в жизни». И, слушая очередное изложение вопроса «Обязанности женщины», включающего такие параграфы, как «Подчинение» и «Жертвенность», Грейс, изобразив на лице почтительность и внимание, хоть и отстраненное, позволила себе предаться мыслям о правах женщины.
Забивать себе голову такими радикальными идеями младшей дочери его преподобия господина Пенуорта, конечно, не позволялось, однако Грейс уже давно пришла к выводу, что истинное христианство гораздо более революционно, нежели взгляды Мэри Уолстоункрафт или репортажи о парламентских дебатах Уильяма Коббета. И вера привела ее на не менее опасную стезю, заставив написать серию прочувствованных очерков, шельмующих холодное, почти граничащее с угнетением, безразличие аристократии к бедным.
Осторожная Грейс тщательно скрывала от семьи тот факт, что несколько ее наиболее острых статей на социальные темы были даже напечатаны в худеньком томе, озаглавленном «Истории про петушков и быков». А кроме того, ее издатель, господин Дю Барри, выразил интерес к знакомству с ней. Едва она прочитала его наполненное лестью письмо, как в ней поселилась надежда, что теперь она сможет жить своими литературными трудами.
Грейс отдавала себе отчет, что, узнай ее родители, какие опасные и противоестественные для леди амбиции питает их дочь, они бы ей и шагу за порог не дали ступить. По настоянию родителей она должна ехать в Лондон, к сестре, чтобы принять предложение о замужестве — любое предложение. Грейс, правда, было непонятно, кто захочет увидеть своей невестой такую женщину, как она, — не умеющую ни рисовать, ни петь, ни вышивать.
Но это к лучшему, что она не возлагает больших надежд на замужество: какой же муж позволил бы ей свободно выражать столь крайние социальные взгляды?
Не это должно ее заботить. Ведь карьера, которой она намерена посвятить себя, может принести огромную пользу ее соотечественникам. Предаваясь таким мыслям, Грейс почувствовала, что с трудом сдерживает охватившее ее возбуждение.
Грейс предвидела, что предстоящая поездка в Лондон в корне изменит ее жизнь. Чтобы не выразить вслух свои честолюбивые надежды, девушке понадобилось все ее самообладание.
Ее среброволосая матушка, к счастью, не замечала, что дочь вовсе не слушает ее речей, и, наконец, закончила разглагольствования финальным наставлением:
— Надеюсь, ты окажешь сестре любезность и будешь благодарной гостьей.
Это вывело Грейс из задумчивости, и она виновато пробормотала:
— Да, мама.
Когда, наконец, с улицы донеслось грохотанье колес по булыжной мостовой и раздался звук клаксона, означавший, что экипаж остановился перед входом, Грейс почувствовала облегчение.
