Богатая жизнь - [25]

— Ты можешь сделать это с другой фотографией? — спросил я.

— Да, — ответил Чарли и поправил очки.

— Ты можешь сделать это с фотографией мисс Грейс? — небрежно спросил я.

Не говоря ни слова, Чарли принялся за работу. Через несколько минут милое, серьезное лицо мисс Грейс было криво и косо водружено на голое, татуированное тело Карлы, Женщины-Кошки. Мое лицо опять стала заливать краска.

— Лицо криво приделано, — сказал я.

— А вот и нет. На фотографии она же повернулась, — возразил Чарли. Потом спросил: — Ты любишь ее?

— Ничего подобного, — ответил я, аккуратно убирая картинку в рюкзак.

— Нет, любишь. — Чарли передвинул очки с носа на макушку. Очки у него были с круглыми стеклами в тонкой, как бы проволочной оправе. Они увеличивали его глазные яблоки, и казалось, что взгляд у него не направлен ни на что конкретно, а перебегает с одного предмета на другой. — Она однажды пыталась покончить с собой, когда мужчина, за которого должна была выйти замуж, не пришел на венчание. Они должны были венчаться в церкви Св. Пий, но он так и не пришел. Потом написал письмо, в котором сообщал, что он гомосексуалист. Это мама мне рассказала.

— Правда? Он был гомосексуалистом? — Какое-то время я раздумывал над этим, но вместо того, чтобы выразить сочувствие мисс Грейс, спросил: — Как можно узнать, что ты гомосексуалист? — Мне казалось, что должна быть какая-то определенная процедура определения этого, может быть, письменный тест.

Чарли пожал плечами и опять сбросил очки на нос, от чего глазные яблоки у него опять стали нырять и выскакивать на поверхность.

— Не знаю. — Он опять пожал плечами. — Как-то так получается.

По дороге домой я думал о попытке мисс Грейс покончить с собой и о том, как это могло произойти: мисс Грейс пыталась повеситься, но веревка порвалась в тот момент, когда лицо у нее стало синеть; мисс Грейс попыталась застрелиться, но пистолет дал осечку; мисс Грейс спрыгнула с моста в реку, но была выловлена проворными рыболовами; мисс Грейс попыталась прыгнуть под поезд, но не рассчитала прыжок и скатилась по откосу, по холму и дальше в лагерь бродяг, отнесшихся к ней сочувственно и дружелюбно. Все это так меня расстроило, что я почувствовал себя страшно виноватым из-за фотографии. Мисс Грейс, ни при каких обстоятельствах, не позволила бы фотографировать себя почти обнаженной, да еще с хвостом. Я пришел к заключению, что хранить такую фотографию будет неправильно, и поклялся, что, когда приду домой, взгляну на нее еще только разок, а потом разорву.

Я был погружен в размышления о мисс Грейс, когда снова появился красный пикап. На этот раз он ехал мне навстречу. Когда приблизился, я увидел, что водитель смотрит на меня. Он притормозил и опустил окно.

— Эй, паренек. Мне надо с тобой поговорить. — Водитель улыбнулся мне широкой улыбкой, которую помню до сих пор. Я отвернулся и пошел быстрее.

— Эй, могу тебя подбросить, — продолжил он. — Садись. Сейчас дождь польет.

— Нет, спасибо.

— Мама учила тебя не разговаривать с незнакомыми людьми? Правильно. Но я-то тебе совсем даже не незнакомый.

— А кто вы?

— Не узнаешь? Давай, — сказал он, нагибаясь, чтобы открыть дверь машины, — залезай.

— Мне надо домой, — сказал я. Отвернулся и быстро зашагал подальше от него.

На следующий день вечером был обед у Уилкоттов. У папы лицо было искажено от боли, когда он перед зеркалом в коридоре старался пригладить свои пушистые сахарно-ватные волосы. Расчесывал он их гребнем, выигранным мной на летнем фестивале в школе Св. Пия, когда надо было опустить магнит в живот рыбы, полный разных дешевеньких призов. Несколько раз он прихлопывал волосы по бокам головы, но видел, как они сразу же начинали медленно подниматься, напоминая раскрывающиеся зерна кукурузы, которую жарят в духовке. Я знал, что ему не хочется идти к Уилкоттам, и даже случайно услышал, как он обсуждал с тетей Бесс возможность своего отказа. Всегда бывало заметно, что ему становится не по себе, когда с ним разговаривают, и все знали за ним привычку скрываться на вечеринках в туалете, где он просиживал по часу, а то и больше. В конце концов, он решил, что проще будет пойти, а не звонить миссис Уилкотт и сообщать ей, что он не придет.

— Я хочу, чтобы ты глаз не спускал с брата, — сказал он мне, в очередной раз стараясь пригладить волосы. — Думаю, что лучше будет держать все ножи и вилки вне пределов его досягаемости.

— А ложки? — спросил я.

— Ложки — это не страшно, — ответил он, помедлив немного.

В холл, держа бокал с вином, вошел дядя Фрэнк.

— Во сколько начало обеда? — Увидев папу, он отступил на шаг и произнес: — Вау! Что это ты, черт возьми, на себя напялил?

Папа перестал расчесывать волосы и осмотрел одежду. На нем были белые брюки, белая рубашка с коротким рукавом и белые носки. Ансамбль дополняли массивные осенние туфли, черные, на толстой подошве, которые он всегда носил и которые напоминали мне надувные спасательные плоты.

— Боже мой, ты же на молочника похож, — сказал дядя Фрэнк. — Только не белое, прошу тебя.

— Да? — сказал папа, прочищая горло. — Я как раз думал, не надеть ли мне спортивный пиджак.

— Какого цвета? — спросил дядя Фрэнк. И добавил: — Не белый, надеюсь?