В возрасте восьмидесяти пяти лет мой дед Наполеон решил, что пора начать новую жизнь. Он потащил мою бабушку Жозефину в суд разводиться. Поскольку она никогда ни в чем ему не отказывала, то согласилась.
Они развелись в первый день осени.
— Хочу начать жить заново, — заявил дед судье, который рассматривал их дело.
— Ваше право, — ответил тот.
Мы с родителями поехали с ними во Дворец правосудия. Отец надеялся, что Наполеон в последний момент пойдет на попятную, но я-то знал, что он напрасно так думает: дед всегда стоит на своем.
Бабушка все плакала и не могла остановиться. Я поддерживал ее под руку и подавал ей бумажные носовые платки, промокавшие насквозь в считанные секунды.
— Спасибо, Леонар, мой хороший, — проговорила она. — Ну какой же он осел, этот Наполеон, какой упрямый осел!
Она высморкалась, вздохнула, и на губах ее появилась ласковая снисходительная улыбка.
— Ну что ж, ладно, раз он так решил, этот осел, — произнесла она.
Мой дед не зря носил имя Наполеон. Он гордо стоял на ступенях Дворца правосудия, держа руки в карманах новеньких белых брюк, и с видом императора, только что завоевавшего очередное королевство, взирал на прохожих надменным, самодовольным взглядом.
Он меня восхищал. Я думал, что в жизни много секретов и деду все они известны.
Осень только начиналась, дул теплый влажный ветерок. Жозефина поежилась и подняла воротник пальто.
— Надо это отпраздновать! — заявил Наполеон.
Папе и маме эта идея была не по вкусу, а Жозефине тем более, так что все просто пошли в сторону метро.
— Хочешь ванильного мороженого? — спросил меня Наполеон, когда мы поравнялись с витриной уличного торговца.
Он протянул бумажку молодому продавцу:
— Два мороженых, одно мне, одно — моему Коко. Взбитые сливки? Да. Ну что, Коко, тебе со сливками?
И он подмигнул мне. Я кивнул. Мама пожала плечами. Папа пустым взглядом смотрел прямо перед собой.
— Разумеется, моему Коко — со взбитыми сливками!
Коко… Так он звал меня всегда. Не знаю почему, но мне нравилось думать, что в спортивных залах и на рингах, где он раньше постоянно бывал, все тоже звали друг друга Коко.
Совсем не то что Леонар. Леонар Бонер. Мне было десять лет, и мир представлялся непонятным, таинственным, немного враждебным, и часто казалось, что встречные меня не замечают, что я просто не отпечатываюсь на их сетчатке. Наполеон, утешая меня, говорил, что боксеру необязательно быть здоровенным качком и что большинство чемпионов отличались не ростом, а мастерством и талантом. Но я-то боксом не занимался. Я был невидимкой.
Я пришел в этот мир грозовым вечером, лампочки в палате перегорели, и первый крик я испустил в полной темноте. Жизнь маленького Бонера началась во мраке, который за прошедшие с тех пор десять лет так до конца и не рассеялся.
— Вкусно, Коко? — спросил Наполеон.
— Очень, — ответил я. — Спасибо.
Бабушка немного успокоилась. Я поймал ее тоскливый взгляд, и она мне улыбнулась.
— Полакомься в свое удовольствие, — шепнула она мне.
Продавец протянул Наполеону сдачу, тот спросил:
— Сколько вам лет?
— Двадцать три года, месье. А что?
— Да так просто. Оставьте себе. Нет-нет, не возражайте. Сегодня у нас праздник!
— Чего только не услышишь, — пробормотала бабушка.
В поезде, который вез нас домой, мы молчали, сидя среди пассажиров, возвращавшихся с работы. Бабушка немного приободрилась, припудрила щеки, и я прислонился к ней, предчувствуя скорое расставание. Прижавшись лбом к стеклу, она рассматривала убегающий пейзаж. Грусть придавала ей какую-то благородную красоту. Она изредка поглядывала на того, с кем прожила всю жизнь. Глаза у нее были цвета облетевшей листвы, кружащейся в небе. На губах порой мелькала улыбка, и я мог только гадать, какие мысли бродят у нее в голове.
Она все может понять, подумал я.
У деда от ванильного мороженого появился на губе белый ус. Он положил ноги на сиденье напротив и весело что-то насвистывал.
— Какой удачный денек! — воскликнул он.
— Вот именно, точнее не скажешь, — пробормотала бабушка.
Спустя неделю мы все вместе, включая Наполеона, провожали Жозефину на Лионском вокзале.
Она решила уехать на юг Франции, в Экс-ан-Прованс, вернее, в маленький городок рядом с ним, где она родилась и где ее ждал домик племянницы, в котором та не жила. Нужно взглянуть на вещи по-другому, может быть, все к лучшему, заявила она. Самое время найти старых подруг, пройти по тем дорожкам, по которым ходила в детстве. А главное, будет много солнца и света.
— Мне будет теплее, чем вам!
Словно подтверждая ее слова, по стеклянной крыше вокзала тоскливо зашуршали крошечные капли.
Мы ждали поезда, стоя на перроне рядом с горой чемоданов. Дед нетерпеливо расхаживал по платформе взад-вперед, словно боялся, что поезд не придет.
— Леонар, малыш, ты приедешь меня навестить? — спросила бабушка.
Мама ответила за меня:
— Конечно, мы будем часто приезжать. Ведь это не так уж далеко.
— И ты почаще приезжай! — подхватил папа.
— Если Наполеон позовет, приеду. Скажите ему. Я ведь его, упрямого осла, знаю как никто и прекрасно представляю себе, что он… — Она задумалась на несколько секунд и продолжала: — Да нет, лучше ничего ему не говорите. Когда созреет, сам будет меня умолять. Когда полностью созреет, как старое подгнившее яблоко, совершенно…
![Песнь в мире тишины [Авторский сборник]](/storage/book-covers/be/be2723eec8d85dc3b97a39d8364c2aa9175ec9cf.jpg)
