БНР. Триумф побежденных - [66]

Мало того, среди белорусов начались взаимные обвинения в злоупотреблениях и присвоении средств.[211] Еще в феврале 1922 г. В. Ластовский с плохо скрываемым раздражением писал министру финансов БНР А. Вальковичу:

«Расходование средств мимо государственной казны и не прошедших государственного контролера и государственного казначея будет рассматриваться мною как злоупотребление по службе. Таким же образом будет рассматриваться мною выдача кому бы то ни было средств в долг от имени правительства…»

А уже 18 мая В. Ластовский направил А. Вальковичу ультимативное требование представить в недельный срок «полный отчет» о всех финансовых операциях.[212]

С. Житловский безрезультатно пытался урегулировать вопрос с коммерческими делами правительства. Он убеждал:

«Единственный наш козырь здесь в Берлине — это то, что мы хотя бедны, но честны. На нас здесь смотрят как на представителей определенной политической группы, которая не занимается авантюрами, шиберством и т. д. Но если мы потеряем наше реноме, то мы все потеряем…»

В результате затянувшегося кризиса В. Ластовский покидает пост председателя Рады министров БНР. Позже он вспоминал:

«В 1922 году в среде БНР в Ковно произошел крупный конфликт на почве реализации товаров, предоставленных на один миллион марок немцами для БНР. Хотя это было представлено как любезность, но оказалось, что товар был самого плохого качества и реализация его возможна была ниже себестоимости… Комиссия, состоящая из Захарко, Зайца и Вальковича, ликвидировала товары, а средства поступали в кассу не щедро. Я захотел присутствовать на собрании комиссии. Мне было заявлено, что собрание закрытое и мое присутствие нежелательно. Я обратился в президиум. Президиум стал на сторону комиссии, и я должен был выйти в отставку…»

ГЛАВА 10 «Ковенское болото»: Государственная коллегия

Представляя себе деятелей БНР, мы как-то совсем упускаем из виду, что речь идет о живых людях, совершенно забываем о личной стороне их жизни. На самом деле их выбор далеко не всегда находил отклик даже среди самых близких. Так, весной 1919 г. супруга одного из министров, Кузьмы Терещенко, писала мужу:

«…Конечно, я страшусь только, что ты не устроишься служить, а так, с идеалистами живешь. Это мне не нравится. И я чего думаю, что мне не понравятся эти люди, которые нигде не служат и болтаются… и ты лучше поступай агрономом в земельный отдел… Милунчик, а ты-то получаешь ли жалованье, или вы там такие дурачки собрались, что, может быть, идеями сыты. Правда, устраивайся лучше во всех отношениях…»

Почти у каждого из министров за плечами был ворох собственных личных проблем. Осенью 1920 г. после неудачных переговоров с большевиками из Советской России должен был вернуться А. Головинский, в связи с чем А. Цвикевич саркастически замечал: «…Если его “акция” закончилась привозом жены — так и то хорошо…»

Впрочем, семейный вопрос не отпускал и самого Цвикевича, который в письме к В. Ластовскому писал:

«…У меня — радость: приехала жена с детьми. Все здоровы. Разместились пока в пансионе — страшно дорого, — и не знаю, как выйду из положения…»

Вторая супруга Ластовского (тогда еще гражданская) Станислава Кисель сразу после подписания прелиминарного мира выехала в Советскую Россию и некоторое время фактически оставалась в заложниках у большевиков.

Среди наиболее известных пар в белорусском движении можно назвать Ф. Шантыра и Л. Сивицкую (Зоську Верас), И. Луцкевича и Ю. Менке, П. Меделку и Т. Гриба, в которого, кроме того, была безответно влюблена и П. Бодунова. С другой стороны, ревность стала одной из причин провала эсеровского подполья. Иными словами, личная жизнь белорусского общественного деятеля и политика оставалась не менее важным мотивом его поступков, чем собственно идеология.

На этом фоне ряд личных конфликтов между отдельными деятелями не выглядел чем-то удивительным. Литовская разведка так оценила состояние белорусской эмиграции:

«Ненормальная жизнь вдалеке от своего края приводит к деморализации большинства деятелей, которые находятся за границей…»

Не случайно наступивший политический и идеологический кризис Т. Гриб описал в двух словах — «ковенское болото».

Тем временем белорусы в Польше консолидируются накануне парламентских выборов, хотя тот же В. Ластовский выступил категорически против участия в них. Он объяснял свою позицию:

«…Пока не закреплены границы на востоке, это стало бы фактическим признанием насилия…»

Фактически он предлагал повторить сценарий с бойкотом выборов в Срединной Литве. Но на этот раз его голос не был услышан.

Сами выборы привели к феноменальному успеху. Белорусы не просто впервые смогли провести своих представителей в высший институт власти, но стали частью государственной политической системы — пусть даже этим государством и оказалась Польша. И на первых порах у них это получалось. Позже В. Рогуля так сформулировал тактику белорусских послов в Сейме:

«Нам оставалось главным образом играть на двух струнах: национальной и экономической. Первая в то время была слабой, вторая — сильной. Мы напирали на отсутствие белорусских школ и на военное осадничество…»