BLOGS - [12]
Эдик нетерпеливо стучит кулачком по коленке, часто поднимает голову, смотрит на часы. Тут-то он и вспомнил про свою давнишнюю гордость, да и не только свою - реликвию всей семьи.
- Сейчас, - он побежал в спальню, долго шуршал там, что-то громко шептал. Нашёл ключик от ящика трюмо, в котором хранились грамоты родителей и эта вот штучка - дедовское удостоверение личности офицера. Реликвией вообще-то было, наверное, не само удостоверение, а скользящая размашистая строчка на нём, написанная почему-то зелёными чернилами. «В штаб армии допустить. 12.11.42. Будённый».
Вот это да! Такую бы штучку, такого бы деда Алёшке! Он оглох от близости истории. «Эту книжку держал Будённый... Будённый». А теперь я держу. Бу-дён-ный... С какой же тоскливой завистью смотрел Алёшка на друга.
- А кем был твой дед?
- Самым главным по самым секретным поручениям, -скромно важничал Эдик.
...Эдик ушёл после мультиков к себе, а Алёшка, оглушённый, сидел и смотрел на мерцающую безмолвную таблицу телевизора. Дедов своих вспомнил, ничего особенного: один в войну с голоду помер, а другой хоть и воевал и награды были, но всё равно. ... Если есть на свете счастье, так вот так - с Будённым знаком. Самый главный по самым секретным...
С тяжёлым, набрякшим болью сердцем Алёшка перерыл чемоданы и шкафы, нашёл фотографии одного из дедов, фотография второго деда была единственная и хранилась, видимо, родителями где-то глубоко.
Дед молодой - морская пехота, шрам через лоб на виске кончается, на груди две медали. Дед старый - сутулый, орденские планки в два ряда, зелёные петлицы лесничего на кителе.
Жалко, что дед незнаменито воевал. Алёшкины глаза блестели, припухшими губами чмокнул он деда, вытер фотографию и положил на место. Шмыгнул холодным носиком и, одуревший от съедающей тоски, оделся и поплёлся на улицу, куда-нибудь.
Мама пришла вечером с работы уставшая, как всегда нервная. Отец задержался, у него стендовые испытания. Алёшка с Эдиком были как-то в этом сверкающем грохоте.
- Каша не тронута. Ел что-нибудь? Уроки все уже? - Мама «заряжала» холодильник продуктами из сумки.
- Угу.
- Двойку что ли схватил? Что скукоженный? - мама спрашивала резко и сердито. Посмотрела на пришибленного Алёшку. -Ну-к иди-к сюда. Глаза покажи... Больной видок, - холодной рукой потрогала лоб Алёшки.
- Нет, всё нормально, - неожиданно тихо и сипло выдавил сын.
Он сидел на кухне, следил за тем, как энергично снуёт по квартире мама. Переоделась, поставила чайник, спросила что-то, Алёшка ответил... Ковыряя пальцем штукатурку у розетки, собрался с духом, тихо и тяжело спросил:
- Мам...
- А?
- Мам... А у деда нашего... большие, - он подбирал, но так и не подобрал такого нужного и точного слова, так и сказал -«большие», - ордена были?
Мама наводила порядок на трюмо. В зеркало она долгим взглядом посмотрела на оцепеневшего в ожидании Алёшку.
Будто кто-то невидимый выключил ту энергичную нервную скорость, с которой она только что двигалась, выключились заодно её раздражённые усталые мысли, которые она даже не пыталась собрать. Серьёзно и так же, как Алёшка, она ответила:
- Да, были. Большие, - светло улыбнулась про себя. - А что?
Как силился Алёшка, если б кто знал! Нахмурил до боли в голове брови, куснул губу, а она, проклятая, все равно предательски дрогнула.
- У Эдика... у деда... короче, у них подпись Будённого есть, -он повернулся спиной к маме, обидно было за неожиданно пискляво получившееся последнее слово. А мама прекрасно знала своего сильного сына. Между прочим добавила:
- Один орден деду сам товарищ Сталин вручал, в Кремле, а другой маршал Жуков на Красной площади перед строем. Оркестр даже играл...
Алёшка откашлялся как ни в чём ни бывало и, не поднимая головы, ушёл в спальню. Взорвалось облегчённое сердце. Он тихо заплакал и выстраданно счастливый неожиданно уснул.
Это ничего, что мама соврала Алёшке? Деду Алёшкиному ордена вручали в окопах.
1987 год
ПЯТОЕ МИРООЩУЩЕНИЕ
Слово «одеколон», говорят, произошло от слова «Кёльн» -немецкий город такой. Там аптекарь придумал воду душистую для протирания пахучих мест тела, а так и закрепилось во французском, кажется, - «о де Колон».
Из детства в памяти остался «Шипр». Самый массовый, наверное, одеколон СССР в 60-е. Запах «Шипра», табака, мандаринов и маминой губной помады... ага, это праздник, значит, какой-то! Потом появится ещё один не менее массовый мужской одеколон «Саша». Но он так в памяти не останется, как «Шипр»... «Шипром» даже будто споласкивали лицо после бритья. Полную пригоршню выльют и с рыком - на щёки.
Шик такой... Говорят, с послевоенных времён пошло. Комсостав армии и НКВД на севере так свою браваду и «гусарство» показывал, а потом одеколоны доступны стали и некомсоста-
>ву...
До армии я как-то был равнодушен к одеколону. Только в праздники, через запах отца и через духи матери, и запомнился парфюм («Тамара» - замечательные были духи, «Красная Москва», ещё какие-то)... А в армии, в армии благородные запахи начинаешь ценить, потому что неблагородных слишком много. В караулках и в сушилках порою вонь такая, что мухи и те улетают - адские запахи сохнущих портянок и ватников, запрелых ног и нечистой одежды... В армии одеколон становится твоей территорией и правом на «свой мир». Многое тебе могут запретить, но на запах одеколона запрета нет, наоборот, приветствуются аккуратность и чистота. Не только командирами приветствуется, но и самими солдатами.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».