Бартеломью сделал несколько шагов, и остановился. Приближаться к повешенной ему не хотелось. Но и оставлять ее висеть было не по-человечески. Старик переборол себя, и, подняв руку взялся за веревку. Второй рукой он достал из кармана нож, и быстро провел им по натянутой поверхности. Энни рухнула на пол. Веревка, которая осталась в руке Бартеломью не давала двери распахнуться, и была по-прежнему натянута. Старик сунул нож обратно в карман, затем привязал веревку к стойке стеллажа, и шумно выдохнул. Теперь оставалось самое сложное. Обыскать тело. Внезапно он подумал, что мог бы это сделать, когда Энни еще висела, но тут же отмел эту мысль. Одно дело прикоснуться к бездыханному, почти спящему телу, а совсем другое к висельнику. Все их боятся, словно они могут заразить тебя безумием. Он подошел, и присел на корточки. Энни лежала на правом боку, веревка, темной змеей свернулась на ее плече. Бартеломью вытянул руку и потянул за халат, пытаясь немного прикрыть чересчур оголившееся бедро. Ткань зашуршала, и натянулась. Складки полного тела не желали расставаться со своей добычей. Бартеломью вдруг вспомнилась фраза из детства. «Попа трусы съела». Он улыбнулся, представляя чавкающую попу, доедающую нижнее белье. Сейчас же перед ним были семьдесят килограммов жировых складок, не желающих расставаться со съеденным халатом. Сморщив нос, и отвернувшись, Бартеломью сильнее потянул белую материю. Она хлопнула, и на поверхности показался левый карман. Старик засопел, подбираясь ближе к нему. Отодвинул пальцами клапан, и залез внутрь. Как он не старался, но избежать касания мертвого тела так и не смог. Оно было мягкое, даже можно сказать рыхлое. Мышцы, поддерживающие плоть, и циркулирующая по венам кровь больше не делали его упругим и нежным. Оно вызывало отвращение. Каждым касанием.
В кармане кроме салфетки ничего не оказалось. Бартеломью застонал от досады. Ему не нравилось то, что он находился в одном помещении с трупом, но еще больше раздражал тот факт, что придется переворачивать Энни. Придется трогать ее, толкать, тянуть. И все это для того чтобы добраться до второго кармана, и найти в нем ключ. Он не знал как быстро «Черные вдовы» пожирают души, но был твердо уверен, что времени у него с каждой секундой остается все меньше и меньше. Переступив через воспоминания, так некстати освеженные совсем недавно, старик обошел тело, и взялся за рукав медсестры. Он крепко сжал остывающее запястье, и потянул в свою сторону. Рука выпрямилась, Энни начала перекатываться. Хотя нет, не перекатываться, а переваливаться. Грузно, не спеша. Наконец, путем тяжких потуг, Бартеломью добился положения тела навзничь. Правый карман теперь был почти полностью свободен. Старик снова обошел тело, и вытянул из-под внушительного бедра часть халата с карманом. Внутри мелодично звякнул металл. Бартеломью улыбнулся. Квест выполнен. Ключи сверкнули, едва появились на поверхности. Казалось, они тоже улыбаются. Радуются, что не лежат под трупом. Старик спрятал их в карман, отвязал от стеллажа веревку, выключил свет, и вышел в коридор.
На протяжении трех дней Бимен приезжал в парк, чтобы понаблюдать за медсестрой и Гледис. Какой-то особенности в их поведении он не заметил. Вроде бы обычные люди. Правда, одна из них ведьма. Ну так и что с того? В конце концов, это же не запрещено законом. Кто он такой, чтобы ее судить? На этот вопрос ответа у него не было. Да и заниматься самоедством он не любил. Предоставляя возможность судьбе принимать решения, он плыл по течению. «Зачем толкать реку? — говорят буддийские монахи. — К чему вся суета? Ведь в жизни главное не пропустить поворот, который предназначен только тебе».
Во второй день совместных наблюдений пчеловоду вообще стоило огромных усилий поддержать хоть какое-то подобие диалога с Бартеломью. Мало того, что старик пришел позже, чем договаривались, так еще в тот день он был замкнут и молчалив. А во время прогулки не сводил глаз с медсестры. Он словно чего-то ждал от нее. Возможно действий, возможно, каких-то внешних изменений. Чего именно пчеловод не знал. Не знал он и о его разговоре с Ален. Та информация, которую получил Бартеломью в течение этой беседы, требовала анализа, и подтверждения.
Сегодня был третий день. Пасмурный, но не дождливый. С самого утра Бимен хотел приехать к трем часам в парк, надеясь, что сегодня завеса таинственности падет с губ Бартеломью, и он расскажет, о чем так глубоко размышлял вчера. Скорее всего, старик или что-то заметил, или придумал что-то невероятное. Что-то сумасшедшее. В своем неповторимом стиле. Однако неумолимо, различные обстоятельства переносили время встречи. Дома появлялись неотложные дела, автомобиль хандрил, и отказывался нормально работать. В какой-то момент Бимен даже подумывал вообще никуда не ехать, раз уж день не задался. В общем, у больницы в парке он оказался в половину шестого.
Автомобиль пискнул старыми тормозами, и замер в сантиметре от бордюра. Синяя дверь отворилась, и пчеловод покинул водительское кресло. Наигранно небрежно он захлопнул дверь, и ступил на выложенную брусчаткой дорожку парка. Несмотря на то, что день прошел не так, как Бимен его себе планировал, все равно он был рад предстоящей встрече с Бартеломью. Старик, каким-то образом, стал для него не просто добрым знакомым, он стал частью самого Бимена. Как его пчелы, без которых он теперь не мыслил свою жизнь.
