Так же как Фастрич ожидал трех часов, чтобы мельком еще раз взглянуть на таинственную жительницу особенной палаты, так же и Энни Волл ждала следующий день, чтобы услышать продолжение истории. Гледис рассказывала ее не спеша, вкладывая свой, особенный смысл в каждое слово. Ее описания веселых студенческих вечеринок, или подростковых переживаний, тронули, казалось бы, совсем очерствевшее сердце медсестры. И теперь она испытывала новые для нее чувства. Это было похоже на зависть. Ей хотелось вернуться в прошлое, чтобы тоже ощутить беззаботную молодость, впервые попробовать пиво, не спать с подружками всю ночь, или, взявшись за руки, идти под одним зонтиком со своим любимым. Но это было невозможно. Поэтому она с нетерпением ожидала прогулки в парке. Там Энни вместе с Гледис проживала каждый миг ее воспоминаний. Она словно переносилась в то место и время. Если Нетт говорила о солнечном дне, то они обе невольно щурились, прикрывая глаза ладонью. Или же невольно ежились от холода, когда повествование касалось суровой стужи, или промозглого осеннего дня.
Через неделю парковых прогулок Энни изменилась настолько, что на нее стали жаловаться пациенты больницы. Они роптали на то, что заботливая и всегда участливая медсестра стала похожа на какого-то робота, который просто выполняет свои обязанности. Она все делала безупречно, но все привыкли к другому обращению. Хуже всего приходилось тем, кто проникся симпатией к госпоже Волл. Они вели себя как наркоманы, у которых закончились наркотики. Становились нервными, и требовали непонятно чего.
Изменения заметила и Ален. Кил вел себя по-другому, словно что-то знал, а рассказывать не хотел. Ждал чего-то. Она пыталась вытянуть его на откровенность, но пока безуспешно. Было явно видно, что у него появилось новое увлечение. Но какое? Видя нервное подрагивание ноги Фастрича во время их встречи, и постоянно бегающие, в поисках чего-то глаза, ей самой стало любопытно, чего или кого он ждет каждый день. И она решила за ним проследить. Чуть-чуть.
Попрощавшись, она прошла через коридор к стеклянной двери. И, выйдя за нее, остановилась. Полумрак лестничной площадки не позволял видеть из светлого коридора ее, а вот ей было все хорошо видно. Ален видела, что Кил еще буквально несколько секунд посидел, провожая ее взглядом, а потом завертел головой в поисках чего-то. Это что-то не заставило себя долго ждать. Та самая, светловолосая медсестра, которую она видела в первый день появления здесь, вышла из процедурного кабинета, и двинулась в конец коридора. Как только она прошла мимо Кила, тот подскочил, и крадучись вдоль стены, как герой шпионских фильмов, отправился вслед за ней. Они удалялись. Любопытство Ален пересилило здравый смысл, и она, тихонько открыв дверь, снова ступила на затертый линолеум четвертого этажа.
Кил полз как змея, преследующая свою цель, бесшумно и незаметно. Он останавливался у каждого окна, и с интересом смотрел в него, спустя секунды две, или три, снова скользил вдоль галереи окон. Как ему казалось, он ни чем не выдавал окружающим свой интерес к Энни Волл. Со стороны же это выглядело довольно любопытно: Поглощенная своими мыслями медсестра шла, чтобы вывезти в парк на прогулку свою подопечную, за ней, периодически останавливаясь, чтобы посмотреть в окно, крался Кил Фастрич, облаченный в больничную пижаму. Замыкала процессию Ален, которая была так заинтересована происходящим, что шла прямо посередине коридора, не от кого не прячась. От избытка эмоций ее бросило в жар, и она, сняв берет убрала его в сумочку, перекинутую через руку.
Медсестра исчезла за дверью последней палаты. Шпион, следовавший за ней, остановился у ближайшего окна, и, облокотившись о подоконник, не спускал глаз с этой двери. Поняв, что в любую секунду Фастрич может обернуться и увидеть ее, Ален сделала то же самое. Расположилась у ближайшего к ней окна, и, поставив сумку на подоконник, не сводила глаз со своего объекта наблюдения. Она успела успокоиться, и осмотреться по сторонам. На нее никто не обращал внимания. Все были заняты собой. Кто сидел и негромко рассказывал что-то своему соседу, кто, закрыв глаза, просто дышал коридорным воздухом. Ален повернула голову обратно, в сторону Фастрича: у того аж одна нога дергалась от нетерпения. Но вот, дверь палаты распахнулась, и оттуда выехало кресло, ведомое белокурой медсестрой. В кресле сидела, статная дамочка, с заносчивым видом, и прямыми волосами до плеч. Ее подкатили к створкам лифта, и нажали на кнопку вызова. Кил стоял, весь напрягшись, и чего-то ждал. Он ждал мимолетного взгляда, которым эта дамочка одаривала его всякий раз, когда въезжала в лифт.
В тот момент, когда ее вкатывали внутрь, ее кресло разворачивали, и она могла поднять опущенные глаза, чтобы мельком взглянуть на собравшуюся аудиторию. Так случилось и сегодня. Но к старику, с выпученными глазами присоединилась какая-то тетка, с сосредоточенным лицом.
Ален поняла, куда торопился ее ухажер, и поняла почему. В лифт закатывали ведьму. Сильную, с характером. Но, что она поняла еще, так это то, что ей, этой ведьме, жить оставалось недолго. Она была присмерти, и, скорее всего, искала приемницу. Внутри Ален стала закипать слепая ярость: Эта старая кляча одной ногой в могиле, а туда же, дай хвостом покрутить перед мужиком. Ну, скажите на милость, что за безобразие такое? Только встретишь человека по душе, как обязательно найдется какая-то разлучница, которая захочет стать между вами.
