Билет на удачу - [55]

– Не представляю, каково это – переехать сюда из Флориды. Мне после Сан-Франциско-то тут было тяжело. А почему ты вообще решила поступать сюда?

– Я планировала вернуться в Буэнос-Айрес и учиться там. Я оттуда родом, у нас там живет родня, и при каждом своем приезде туда я вновь и вновь влюбляюсь в этот город. Это место нельзя назвать моим домом, но… тебе знакомо чувство, которое я к нему питаю.

– Какое?

– Когда ты постоянно думаешь об этом месте. Когда тебя не покидает ощущение, что ты одной ногой тут, а другой – там.

Мои щеки вспыхивают под ее взглядом.

– И что же случилось?

– Северо-Западный университет принял меня со стипендией, – отвечает она, отряхивая рукав. – И мой папа решил, что такую возможность нельзя упускать. Моя семья многим пожертвовала для переезда в эту страну. Папа очень хотел, чтобы я здесь училась.

– Ты когда-нибудь жалела об этом?

Тетя София качает головой.

– Спустя время я полюбила это место. А потом полюбила Чикаго. И Джейка.

– Но как же…

– Аргентина всегда будет в каком-то смысле моим домом. Как и Флорида. – Она улыбается. – Дом не обязательно должен быть один.

Мы несколько минут идем молча. Небеса над нами прорежены лучами света, солнце всеми силами пытается пробиться сквозь серебро облаков. Между зданиями посверкивает поверхность озера Мичиган, синевато-серая вода местами припорошена белым.

– Я знаю, чего ты хочешь, – разрушаю я молчание.

Тетя София бросает на меня взгляд. Ее лицо остается невозмутимым.

– Чего же?

– Чтобы я выбрала не Стэнфорд, а Северо-Западный университет. Чтобы я жила ближе.

Она останавливается:

– Элис…

– Я только не понимаю почему, – выпаливаю я. – Ты вроде бы всегда поддерживала меня насчет Стэнфорда, но как только моя заявка получает одобрение, привозишь меня сюда. Я знаю, что ты любишь этот университет, но я никогда не собиралась здесь учиться и…

– Элис, – повторяет тетя голосом, полным терпения.

Но я не могу остановиться. Пока еще не могу.

– А Стэнфорд – это… Туда хотела поступить моя мама.

Слова вырываются с жаром и силой. Тетя София ничего не отвечает, а просто смотрит на меня. В ее взгляде смешиваются понимание, забота и беспокойство, и на мои плечи словно опускается тяжелый груз.

«Она этого хотела, – хочу я сказать, желая быть понятой. – Она».

И если ей не удалось, то разве не должна это сделать я?

Солнце снова скрывается за облаками, и мир становится тусклым. Я прерывисто вздыхаю. Тетя София берет меня за руку и мягко тянет за собой к деревянной скамейке. Та влажна и холодна, но мы все равно садимся, и я устремляю взгляд на ярко-зеленый двор. Почему мне так больно? Сердце будто разрывается на части.

– Эй, все хорошо, – тихо успокаивает меня тетя.

– Дело не в том, что я хочу уехать от вас, – объясняю я дрожащим голосом. – Просто…

– Просто этого хотела твоя мама. Я понимаю. Правда. И даже не представляю, как тебе сейчас тяжело.

– Из-за чего?

Тетя выглядит удивленной.

– Ее нет рядом, когда тебе нужно принять очень важное решение.

– Она бы была за Стэнфорд, – твердо заявляю я.

– Да. Конечно. – Она кивает. – Я лишь… хотела убедиться, что ты хочешь того же.

– Так и есть, – отвечаю машинально. – Я хочу…

И умолкаю. Собираюсь с мыслями. Начинаю снова:

– Я хочу.

И снова умолкаю, поскольку правда в том, что я сама не знаю, чего на самом деле хочу. А если уж совсем начистоту, то я не знаю, чего бы хотела мама.

Когда я видела ее в последний раз – маленькую и бледную, на больничной кровати, – до университета предстояло полжизни прожить. И мама волновалась тогда совсем о других, более насущных вещах: кто будет оставлять записки в моем ланч-боксе; кто однажды поговорит со мной о мальчиках; кто выложит смайлики из черники на моих вафлях и кто подаст мне суп, если я заболею.

Она знала, что папа сделает для меня все, что в его силах. Но она не знала, что он вскоре – всего год спустя – последует за ней и что тете Софии с дядей Джейком придется взять меня к себе и восполнять пустоты в моем сердце настолько, насколько это только возможно.

Первый год после смерти мамы записки в ланч-боксе оставлял мне папа, украшая их снизу нелепыми пингвинятами – кроме них, он больше ничего рисовать не умел. Позже выяснилось, что у Лео здорово выходит изображать на завтраках рожицы из продуктов. Тетя София рассказала мне все, что нужно было знать о мальчиках, а дядя Джейк, когда я болела, всегда оставался дома и приносил мне тарелку за тарелкой куриного супа с лапшой.

Их невероятная доброта, их постоянная забота – это больше, чем любовь. Это в каком-то роде счастливое везение – иметь таких людей в своей жизни.

Но им не заменить мою маму. Это невозможно.

И теперь… теперь мне нужно принять важное решение без нее.

Тяжело сглотнув, я сжимаю руки на коленях.

Тетя София не сводит с меня взгляда – спокойного, теплого, но мне никак не дается это предложение.

Я хочу…

Я хочу…

Я хочу…

Внутри словно что-то ломается, и, к моему ужасу, к горлу поднимаются непрошеные, отчаянные слова: «Я хочу, чтобы мама была рядом».

Однако я их не произношу.

– Я хочу учиться в Стэнфорде, – вместо этого шепчу я, и тетя София кивает.

В нашу сторону через двор медленно идет группа туристов. Гид шагает задом наперед, размашисто жестикулируя, а за ним гуськом – радостные родители и их скучающие дети. Мы некоторое время наблюдаем за этой неспешной процессией, а потом тетя поворачивается ко мне.