Без права на жизнь - [6]

Юргис насупился.

— Это меня не касается. Я только сопровождал бургомистра и заместителя Гебитскомиссара, когда они выбирали место для гетто. И повторяю свое предложение. Поскольку еврейских квартир намного больше, чем нужно…

— Кому нужно?

— Нам, чтобы туда переселить католиков, живущих на этих улочках. Так что могу тебе устроить хорошую квартиру.

— Что ты! Не надо!

— Почему не надо? Будешь жить как барыня в большой, богато обставленной квартире. Ведь я должен отблагодарить тебя за гостеприимство.

Опять это гостеприимство… Она тихо повторила:

— Не должен…

Юргис ухмыльнулся.

— Как знаешь. Но если все же одумаешься, мой кабинет в самоуправлении двадцать шестой. — И пошел к двери.

В отчаянии от того, что он уходит не сказав главного, Гражина вдогонку задала первый попавшийся вопрос:

— А… когда их туда поведут?

— В пятницу, — даже не обернулся, — только болтать об этом не следует.

Гражина смотрела, как он закрывает дверь. Слышала, как внизу стукнула входная. В комнате стало тихо. И пусто. На столе лежала раскрытая газета с одеждой, которую он принес. Она начала сознавать, что Юргис приходил для того, чтобы вернуть эти вещи. Только чтобы вернуть вещи… А про ту ночь забыл. Или… — она еще не могла самой себе признаться — сделал вид, что забыл. Сказал лишь, что готов отблагодарить за гостеприимство. Отблагодарить, поселив в квартиру, из которой выгонят живущих там людей.

Наконец она поняла, ЧТО Юргис сказал про евреев, — их выгонят из своих квартир, затолкают на несколько маленьких, отгороженных высокой стеной улочек. Когда она удивилась — ведь все туда не уместятся, — рассердился.

А что… что… — она вдруг вспомнила рассказ Текле — что именно его не касается?

Нет, нет! Этого не может быть! Юргис, наверно, имел в виду, что просто не знает. Он же только сопровождал бургомистра и какого-то немецкого начальника, когда они выбирали место для этого… — она так и не запомнила то слово. Или просто был недоволен тем, что она спросила. Он и раньше не любил расспросов.

Надо думать о чем-нибудь другом. Совсем о другом. Рубашку, которую Юргис вернул, она сегодня выстирает. И брюки отутюжит, а туфли положит обратно в коробку. Они еще совсем новые, отец не успел их поносить. Купил, когда пришли русские. Тогда все бросились что-нибудь покупать: откуда-то стало известно, что скоро у хозяев заберут — это называлось национализируют — их магазины и все товары увезут в Россию, потому что там ничего нет. И правда, жены русских офицеров были как-то странно одеты: на головах либо белые, либо красные береты, туфли почти у всех одинаковые, цвета кофе с молоком. И хоть на высоких каблуках, но вместо чулок носки.

Сперва отец в разговоры о скорой национализации не верил. Ворчал на маму, зачем их повторяет. Но когда узнал, что новая власть ввела пугающий людей порядок — при покупке надо предъявить паспорт, с него вписывают в какой-то журнал фамилию, адрес и название покупки, — сам позвал ее покупать ему туфли. На оставшиеся деньги мама купила ей и себе по отрезу шелка на выходные блузки. Только не успела ни сшить, ни поносить…

Тогда, вернувшись из магазина, мама рассказала, что встретила там Ципору. Была с мужем, покупала ему костюм. Муж красивый, рослый. Ципора просто сияла от счастья. Еще мама смущенно добавила, что Ципора спрашивала о ней, не вышла ли она замуж. Ведь дружила с Юргисом.

Да, всем казалось, что они дружат. И ей самой хотелось в это верить. Но Юргис, видно, так не считал. Правда, когда случилась беда, прибежал к ней. Сейчас благодарил за гостеприимство. Предлагал квартиру, из которой выгоняют евреев.

Она замерла: ведь Ципора еврейка! Значит, и ее… выгонят. И родителей, и маленького Гершеле, и мужа. Ципора ведь вышла замуж. А про пятницу они ничего не знают.

Она вскочила, на ходу скинула тапки, сунула ноги в босоножки, побежала к двери и… остановилась. А если Ципора спросит, от кого узнала? Юргис же просил никому не говорить. Да и не надо Ципоре знать, что он здесь жил целую неделю и что он… — до ее сознания только теперь дошло, что он, как сам выразился, почти власть, то есть заодно с немцами!

Вернулась, села. Силилась что-то понять. Может, Юргис все-таки не совсем заодно с немцами? Ведь служит в самоуправлении. Правда, Марите говорит, что немцы только делают вид, будто вернули Литве независимость, а на самом деле ведут себя как хозяева. Это правда. Но Юргис же только сопровождал немецкого офицера, и то не один, а с бургомистром…

Нет, не может она Ципоре объяснить, откуда знает про пятницу.

Ципора сама узнает. Увидят же люди, что строят забор. Начнут расспрашивать, и рабочие проговорятся. Такая весть мгновенно разлетится по всему городу. Наверно, Ципора и ее родители уже все знают.

А если не знают и они окажутся последними, которым уже не хватит места, то их ведь расстреляют?

Господи, что делать?! Была бы жива мама…

Она подняла глаза на висящий над кроватью портрет родителей. И ей почудилось… Нет, не почудилось. Мама ей улыбалась, как раньше, когда бывала ею довольна: «Иди, доченька, иди. Предупреди Ципору».

5

Дверь Ципориной квартиры приоткрылась только на цепочку.