Best Short Stories - [18]
Practically and inevitably, for the time, to companionship, to the perpetual, the even exaggerated reference and appeal of a person brought to dependence by his time of life and his infirmities and always addicted moreover (this was the exaggeration) to the art of giving you pleasure by letting you do things for him. There were certain things Mr. Offord was capable of pretending he liked you to do, even when he didn’t, if he thought you liked them. If it happened that you didn’t either (this was rare, but it might be), of course there were cross-purposes; but Brooksmith was there to prevent their going very far. This was precisely the way he acted as moderator: he averted misunderstandings or cleared them up. He had been capable, strange as it may appear, of acquiring for this purpose an insight into the French tongue, which was often used at Mr. Offord’s; for besides being habitual to most of the foreigners, and they were many, who haunted the place or arrived with letters (letters often requiring a little worried consideration, of which Brooksmith always had cognisance), it had really become the primary language of the master of the house. I don’t know if all the malentendus[27] were in French, but almost all the explanations were, and this didn’t a bit prevent Brooksmith from following them. I know Mr. Offord used to read passages to him from Montaigne[28] and Saint-Simon,[29] for he read perpetually when he was alone — when they were alone, I should say — and Brooksmith was always about. Perhaps you’ll say no wonder Mr. Offord’s butler regarded him as ‘rather mad.’ However, if I’m not sure what he thought about Montaigne I’m convinced he admired Saint-Simon. A certain feeling for letters must have rubbed off on him from the mere handling of his master’s books, which he was always carrying to and fro and putting back in their places.
I often noticed that if an anecdote or a quotation, much more a lively discussion, was going forward, he would, if busy with the fire or the curtains, the lamp or the tea, find a pretext for remaining in the room till the point should be reached. If his purpose was to catch it you were not discreet to call him off, and I shall never forget a look, a hard, stony stare (I caught it in its passage), which, one day when there were a good many people in the room, he fastened upon the footman who was helping him in the service and who, in an undertone, had asked him some irrelevant question. It was the only manifestation of harshness that I ever observed on Brooksmith’s part, and at first I wondered what was the matter. Then I became conscious that Mr. Offord was relating a very curious anecdote, never before perhaps made so public, and imparted to the narrator by an eye-witness of the fact, bearing upon Lord Byron’s life in Italy. Nothing would induce me to reproduce it here; but Brooksmith had been in danger of losing it. If I ever should venture to reproduce it I shall feel how much I lose in not having my fellow-auditor to refer to.
The first day Mr. Offord’s door was closed was therefore a dark date in contemporary history. It was raining hard and my umbrella was wet, but Brooksmith took it from me exactly as if this were a preliminary for going upstairs. I observed however that instead of putting it away he held it poised and trickling over the rug, and then I became aware that he was looking at me with deep, acknowledging eyes — his air of universal responsibility. I immediately understood; there was scarcely need of the question and the answer that passed between us. When I did understand that the old man had given up, for the first time, though only for the occasion, I exclaimed dolefully: ‘What a difference it will make — and to how many people!’
‘I shall be one of them, sir!’ said Brooksmith; and that was the beginning of the end.
Mr. Offord came down again, but the spell was broken, and the great sign of it was that the conversation was, for the first time, not directed. It wandered and stumbled, a little frightened, like a lost child — it had let go the nurse’s hand. ‘The worst of it is that now we shall talk about my health — c’est la fin de tout,[30]’ Mr. Offord said, when he reappeared; and then I recognised what a sign of change that would be — for he had never tolerated anything so provincial. The talk became ours, in a word — not his; and as ours, even when he talked, it could only be inferior. In this form it was a distress to Brooksmith, whose attention now wandered from it altogether: he had so much closer a vision of his master’s intimate conditions than our superficialities represented. There were better hours, and he was more in and out of the room, but I could see that he was conscious that the great institution was falling to pieces. He seemed to wish to take counsel with me about it, to feel responsible for its going on in some form or other. When for the second period — the first had lasted several days — he had to tell me that our old friend didn’t receive, I half expected to hear him say after a moment: ‘Do you think I ought to, sir, in his place?’ — as he might have asked me, with the return of autumn, if I thought he had better light the drawing-room fire.
Впервые на русском – знаменитый роман американского классика, мастера психологических нюансов и тонких переживаний, автора таких признанных шедевров, как «Поворот винта», «Бостонцы» и «Женский портрет».Англия, самое начало ХХ века. Небогатая девушка Кейт Крой, живущая на попечении у вздорной тетушки, хочет вопреки ее воле выйти замуж за бедного журналиста Мертона. Однажды Кейт замечает, что ее знакомая – американка-миллионерша Милли, неизлечимо больная и пытающаяся скрыть свое заболевание, – также всерьез увлечена Мертоном.
Вы держите в руках очень необычный сборник. Он состоит из рассказов, главные герои которых — жестокие дети.Словосочетание «детская жестокость» давно стало нарицательным, и все же злая изобретательность, с которой маленькие герои рассказов расправляются со взрослыми и друг с другом, приводит в ужас. Этот уникальный в своем роде сборник невольно наталкивает на мысль о том, что внутренний мир наших детей — это точный слепок окружающего нас жестокого противоречивого мира взрослых.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.
В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
На конце радуги сокрыт горшок с золотом… Что найдет в золотоносном Клондайке герой рассказа, Малыш из Монтаны?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Выпускаемый впервые на русском языке роман «Лучше не бывает» исследователи творчества Айрис Мердок единодушно признают одним из лучших произведений автора. Действие романа начинается с загадочного самоубийства чиновника министерства в своем кабинете. Служебное расследование трагического случая, проводимое со всей тщательностью министерским юристом Дьюкейном, переплетается с коллизиями нескольких пар любовников и супругов и завершается самым неожиданным для читателя образом.
Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.
Роман «Ада, или Эротиада» открывает перед российским читателем новую страницу творчества великого писателя XX века Владимира Набокова, чьи произведения неизменно становились всемирными сенсациями и всемирными шедеврами. Эта книга никого не оставит равнодушным. Она способна вызвать негодование. Ужас. Восторг. Преклонение. Однако очевидно одно — не вызвать у читателя сильного эмоционального отклика и духовного потрясения «Ада, или Эротиада» не может.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны великолепные рассказы о непознанном и загадочном.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны страшные истории о таинственных силах, невероятных событиях и необъяснимых явлениях.