Best Short Stories - [16]

Шрифт
Интервал

Toward morning they found themselves unable to feed the fire, which gradually died away. As the embers slowly blackened, the Duchess crept closer to Piney, and broke the silence of many hours: ‘Piney, can you pray?’ ‘No, dear,’ said Piney, simply. The Duchess, without knowing exactly why, felt relieved, and, putting her head upon Piney’s shoulder, spoke no more. And so reclining, the younger and purer pillowing the head of her soiled sister upon her virgin breast, they fell asleep.

The wind lulled as if it feared to waken them. Feathery drifts of snow, shaken from the long pine boughs, flew like white-winged birds, and settled about them as they slept. The moon through the rifted clouds looked down upon what had been the camp. But all human stain, all trace of earthly travail, was hidden beneath the spotless mantle mercifully flung from above.

They slept all that day and the next, nor did they waken when voices and footsteps broke the silence of the camp. And when pitying fingers brushed the snow from their wan faces, you could scarcely have told from the equal peace that dwelt upon them which was she that had sinned. Even the law of Poker Flat recognized this, and turned away, leaving them still locked in each other’s arms.

But at the head of the gulch, on one of the largest pine trees, they found the deuce of clubs pinned to the bark with a bowie knife. It bore the following, written in pencil, in a firm hand:

BENEATH THIS TREE

LIES THE BODY

OF

JOHN OAKHURST,

WHO STRUCK A STREAK OF BAD LUCK

ON THE 23D OF NOVEMBER, 1850,

AND

HANDED IN HIS CHECKS

ON THE 7TH DECEMBER, 1850.

And pulseless and cold, with a Derringer by his side and a bullet in his heart, though still calm as in life, beneath the snow lay he who was at once the strongest and yet the weakest of the outcasts of Poker Flat.

Henry James

Brooksmith

We are scattered now, the friends of the late Mr. Oliver Offord; but whenever we chance to meet I think we are conscious of a certain esoteric respect for each other. ‘Yes, you too have been in Arcadia,[23]’ we seem not too grumpily to allow. When I pass the house in Mansfield Street I remember that Arcadia was there. I don’t know who has it now, and I don’t want to know; it’s enough to be so sure that if I should ring the bell there would be no such luck for me as that Brooksmith should open the door. Mr. Offord, the most agreeable, the most lovable of bachelors, was a retired diplomatist, living on his pension, confined by his infirmities to his fireside and delighted to be found there any afternoon in the year by such visitors as Brooksmith allowed to come up. Brooksmith was his butler and his most intimate friend, to whom we all stood, or I should say sat, in the same relation in which the subject of the sovereign finds himself to the prime minister. By having been for years, in foreign lands, the most delightful Englishman any one had ever known, Mr. Offord had, in my opinion, rendered signal service to his country. But I suppose he had been too much liked — liked even by those who didn’t like it — so that as people of that sort never get titles or dotations for the horrid things they have not done, his principal reward was simply that we went to see him.

Oh, we went perpetually, and it was not our fault if he was not overwelmed with this particular honour. Any visitor who came once came again — to come merely once was a slight which nobody, I am sure, had ever put upon him. His circle, therefore, was essentially composed of habitués,[24] who were habitués for each other as well as for him, as those of a happy salon should be. I remember vividly every element of the place, down to the intensely Londonish look of the grey opposite houses, in the gap of the white curtains of the high windows, and the exact spot where, on a particular afternoon, I put down my tea-cup for Brooksmith, lingering an instant, to gather it up as if he were plucking a flower. Mr. Offord’s drawing-room was indeed Brooksmith’s garden, his pruned and tended human parterre,[25] and if we all flourished there and grew well in our places it was largely owing to his supervision.

Many persons have heard much, though most have doubtless seen little, of the famous institution of the salon, and many are born to the depression of knowing that this finest flower of social life refuses to bloom where the English tongue is spoken. The explanation is usually that our women have not the skill to cultivate it — the art to direct, between suggestive shores, the course of the stream of talk. My affectionate, my pious memory of Mr. Offord contradicts this induction only, I fear, more insidiously to confirm it. The very sallow and slightly smoked drawing-room in which he spent so large a portion of the last years of his life certainly deserved the distinguished name; but on the other hand it could not be said at all to owe its stamp to the soft pressure of the indispensable sex. The dear man had indeed been capable of one of those sacrifices to which women are deemed peculiarly apt; he had recognised (under the influence, in some degree, it is true, of physical infirmity), that if you wished people to find you at home you must manage not to be out. He had in short accepted the fact which many dabblers in the social art are slow to learn, that you must really, as they say, take a line and that the only way to be at home is to stay at home. Finally his own fireside had become a summary of his habits. Why should he ever have left it? — since this would have been leaving what was notoriously pleasantest in London, the compact charmed cluster (thinning away indeed into casual couples), round the fine old last century chimney-piece which, with the exception of the remarkable collection of miniatures, was the best thing the place contained. Mr. Offord was not rich; he had nothing but his pension and the use for life of the somewhat superannuated house.


Еще от автора Генри Джеймс
Крылья голубки

Впервые на русском – знаменитый роман американского классика, мастера психологических нюансов и тонких переживаний, автора таких признанных шедевров, как «Поворот винта», «Бостонцы» и «Женский портрет».Англия, самое начало ХХ века. Небогатая девушка Кейт Крой, живущая на попечении у вздорной тетушки, хочет вопреки ее воле выйти замуж за бедного журналиста Мертона. Однажды Кейт замечает, что ее знакомая – американка-миллионерша Милли, неизлечимо больная и пытающаяся скрыть свое заболевание, – также всерьез увлечена Мертоном.


Детские игры

Вы держите в руках очень необычный сборник. Он состоит из рассказов, главные герои которых — жестокие дети.Словосочетание «детская жестокость» давно стало нарицательным, и все же злая изобретательность, с которой маленькие герои рассказов расправляются со взрослыми и друг с другом, приводит в ужас. Этот уникальный в своем роде сборник невольно наталкивает на мысль о том, что внутренний мир наших детей — это точный слепок окружающего нас жестокого противоречивого мира взрослых.


Словарь Сатаны и рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Поворот винта

Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.


Европейцы

В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.


Американец

Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.


Рекомендуем почитать
Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лучше не бывает

Выпускаемый впервые на русском языке роман «Лучше не бывает» исследователи творчества Айрис Мердок единодушно признают одним из лучших произведений автора. Действие романа начинается с загадочного самоубийства чиновника министерства в своем кабинете. Служебное расследование трагического случая, проводимое со всей тщательностью министерским юристом Дьюкейном, переплетается с коллизиями нескольких пар любовников и супругов и завершается самым неожиданным для читателя образом.


Осенние мухи. Дело Курилова

Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.


Ада, или Эротиада

Роман «Ада, или Эротиада» открывает перед российским читателем новую страницу творчества великого писателя XX века Владимира Набокова, чьи произведения неизменно становились всемирными сенсациями и всемирными шедеврами. Эта книга никого не оставит равнодушным. Она способна вызвать негодование. Ужас. Восторг. Преклонение. Однако очевидно одно — не вызвать у читателя сильного эмоционального отклика и духовного потрясения «Ада, или Эротиада» не может.


На циновке Макалоа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.


The Stories of Mystery

Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны великолепные рассказы о непознанном и загадочном.


Best Horror Stories

Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны страшные истории о таинственных силах, невероятных событиях и необъяснимых явлениях.