Страх — предвестник боли. Он приходит первым. Ты смотришь в зеркало заднего вида, затем в боковое. Едешь по шоссе Сан-Диего со скоростью тридцать миль в час, в своем ряду, направляясь к Вилширскому повороту. Все в порядке. Вдруг ты видишь длинный грузовик, несущийся бок о бок с тобой. Он подрезает тебя из левого ряда, оттирая к обочине...
— Идиот! — воскликнул я и нажал на тормоза, уступив ему дорогу.
Именно тогда мне и стало страшно — грузовик был все еще рядом со мной. Я еще сильнее надавил на тормоз. От страха у меня похолодело в животе и ком встал в горле. Грузовик надвигался, нависая надо мной как серый доисторический монстр. Чтобы уйти от него, я взял немного правее.
Казалось, он падает на меня, будто при замедленной съемке. Наверное, я закричал от ужаса.
— Ты же убьешь меня, ты, сукин сын!
Грузовик сложился как перочинный нож, и шесть его передних фар на мгновение ослепили меня. Потом страх прошел, сменившись агонией боли, и я снова закричал, когда миллионы фунтов стали рухнули на меня, сбросив во тьму.
Я открыл глаза и увидел флюоресцентные лампы на потолке палаты реанимации. На меня смотрела медсестра.
— Как я сюда попал? — спросил я.
— “Скорая”, — коротко ответила она. — Ваш личный врач уже был здесь. — Она повернулась к одному из докторов. — Он пришел в себя.
Рядом с моей кроватью, окутанной со всех сторон трубочками и проводками, стояли два врача — мужчина и женщина.
Мужчина взглянул на меня и отошел, женщина же продолжала рассматривать какие-то кривые на аппарате.
— Что со мной сделал чертов грузовик? — поинтересовался я.
— У вас перелом бедра, но все могло быть и хуже, — с улыбкой ответила она. — Это не помешает вам работать, ведь это же не правая рука.
Она была молодая и очень хорошенькая, достаточно хорошенькая, чтобы участвовать в телевизионных медицинских программах. Я взглянул на нее.
— О’кей. Итак, я могу писать, — сказал я. — А трахаться?
Она была явно шокирована, но совершенно серьезно ответила:
— С этим у вас будут некоторые трудности. Видите ли, переломы расположены так, что вы не сможете совершать движения, характерные для этого рода деятельности.
Я улыбнулся ей.
— Тогда оральный секс?
Она посмотрела на меня.
— Вы больны.
— Знаю, — ответил я, — но это никак не связано со сломанным бедром.
Успокаивающим жестом она положила ладонь на мою руку.
— Все будет в порядке. Мы собираемся перевезти вас в обычную палату.
Мне это показалось странным — я чувствовал, что пробыл здесь совсем недолго.
— Какой сейчас час?
— Почти десять утра, — ответила она. — Вас привезли сюда около одиннадцати вечера.
— Я так надолго вырубился? — спросил я.
— В общем-то да, — сказала она. — У вас были ужасные боли. Мы накачали вас обезболивающими, чтобы вы смогли пройти осмотр и рентген, потом опять доставили сюда и подключили жизнеобеспечивающие системы и мониторы.
— Что, так плохо? — справился я.
— Не совсем, — ответила она. — Но у нас хорошая репутация — мы обеспечиваем оптимальные условия. Мы не хотим, чтобы пациент даже с незначительными проблемами мог пожаловаться на нас.
— Очень обнадеживает, — саркастически заметил я.
— Вы действительно были вне опасности, — сказала она и покраснела.
Я взглянул на нее снизу вверх.
— Почему вы так в этом уверены?
— Когда мы вкололи вам димедрол, у вас случилась эрекция и вы стали говорить неприличные вещи.
— До какой степени неприличные?
Она рассмеялась.
— Достаточно неприличные. — Она оглянулась, проверяя, нет ли кого-нибудь поблизости. — Как в ваших книгах. Вы просили ласкать, сосать и трахать вас и многое другое, чего бы мне не хотелось произносить вслух.
— А, вот как, — сказал я. — И что же вы сделали?
— Ничего. Просто работала с ортопедистом, устанавливая вытяжение. К тому времени вы заснули и все прошло.
— Не огорчайтесь. Я дам вам еще один шанс, когда буду лежать в палате.
— Я работаю в реанимации, — возразила она. — И не поднимаюсь в палаты.
— Никогда?
— Только иногда, — ответила она, посмотрев на меня. — Дома у меня есть несколько ваших книг. Вы не могли бы их для меня подписать?
— Конечно, но только если вы принесете их в мою палату.
Она не ответила. Я смотрел, как она уступает дорогу двум санитарам, которые подвезли к моей постели каталку. Она снова повернулась ко мне.
— Сейчас мы вас переложим.
Я указал на груз, висящий над моим правым коленом, под лодыжкой.
— Как вы собираетесь сделать это с этой штукой?
— Мы знаем, как, — сказала она. — Просто расслабьтесь и не мешайте нам работать. Мы постараемся, чтобы вам не было слишком больно.
— Не нужно быть такой честной, — сказал я. — Лучше бы вы соврали и вкололи мне еще дозу.
— Не ведите себя, как ребенок, — сказала она, помогая санитарам перенести меня на каталку.
Меня пронзила острая боль, от которой перехватило дыхание.
— Дерьмо!
— Уже все, — сказала она. — Не так уж это было больно.
— Обещания, обещания... — бормотал я.
Склонившись надо мной, она вытерла мое лицо прохладной влажной салфеткой и произнесла:
— Вы в порядке.
— Вы тоже в порядке, — ответил я, когда санитары покатили меня к двери.
Я чувствовал себя идиотом, лежа с задранной кверху ногой, пока они толкали каталку вперед по коридору. Краем глаза я примечал людей, отходящих в сторону, чтобы позволить нам проехать; я был смущен, хотя понимал, что большинство из них не обращает на меня внимания. Это была нормальная больничная жизнь. Я закрыл глаза. Мне не хотелось видеть, как люди пялятся в мою сторону. С меня — достаточно.
