Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [32]
Конечно, лучше бы Тарантино не ссылался на литературу вообще. Однажды, например, он упомянул о том, что Сэлинджер — его любимый писатель. Все-таки обычно от гения ждут большей оригинальности. Но, как и в случае с любимыми фильмами, Тарантино большей частью оригинален в том, что касается его литературного вкуса. Одним словом, у Тарантино есть прямые и отчетливые связи с литературой. Так, огромное влияние на него оказал Чарльз Уилфорд III — один из признанных авторов в мире крутого детектива, а также редактор, боксер, тренер по верховой езде, сержант армии Соединенных Штатов и т. д. Дело в том, что Уилфорд создал собственную криминальную вселенную. В этой вселенной, кстати, как и у Элмора Леонарда, живут очень интересные и сложные персонажи. И, как у Леонарда, многие герои вселенной Уилфорда перекочевывают из одной новеллы в другую — конечно, если их не убивают. Одним словом, это настоящая вселенная. Особенно удачным проектом Уилфорда считается цикл о похождениях сержанта полиции Хоука Моузли, впервые появившегося в самой известной книге из серии «Майями Блюз» (1984). И хотя Уилфорда почти не брались экранизировать, роман «Майями Блюз» обрел кинематографическое воплощение уже в 1990 году, — более чем удачный опыт перенесения столь сложного для визуализации произведения на экран[133]. Картину поставил американский режиссер Джордж Эрмитаж. Причем здесь Тарантино?
Дело в том, что Тарантино сам не раз признавался, что «„Криминальное чтиво“ ближе к современной беллетристике, вроде той, что у Чарльза Уилфорда, хотя не знаю, насколько это характеризует фильм. Уилфорд в своих вещах тоже (курсив мой. — А. П.) показывает персонажей, тщательно прорабатывая их окружение, вплоть до семейных отношений. Главное здесь то, что эти персонажи становятся настолько реальными, что, когда вы читаете следующую книгу и узнаете, что стало с дочерью папика и его сожительницей, то воспринимаете их уже почти как членов вашей семьи. Читая раньше книжные серии, я никогда не испытывал таких чувств к их персонажам»[134]. Это 1994 год. Через три года Тарантино скажет почти то же самое (если вообще не то же самое) об Элморе Леонарде. Обратите внимание на слово «тоже». В 1994 году Тарантино утверждал, что «Криминальное чтиво» — это прежде всего яркие персонажи. Позже он скажет, что «Джеки Браун» — это фильм о персонажах, которых он прописал, следуя тексту Элмора Леонарда, в то время как в «Криминальном чтиве» речь о другом[135]. Означает ли это, что режиссер, заимствуя у Уилфорда и Элмора героев, путался в показаниях? Едва ли. Скорее всего, речь идет о том, что, сняв фильм «Джеки Браун», который не был похож на предыдущие работы режиссера, Тарантино осознал, чем его ранние картины отличаются от новой. Иными словами, он понимал, что его собственное творчество и творчество Леонарда — это две разные вселенные с абсолютно разными героями. Можно быть уверенным: Тарантино всегда говорил одно и то же. Если режиссер признавал влияние Уилфорда в «Криминальном чтиве», то Леонард, с точки зрения режиссера, если и повлиял, то на «Настоящую любовь»: «Когда я писал „Настоящую любовь“, я находился под влиянием Элмора Леонарда. В сущности, я пытался написать как бы роман Элмора Леонарда в виде фильма»[136]. В 1998 году Тарантино в очередной раз подтвердит это: «Пожалуй, более всего влияние писателя ощутимо в „Настоящей любви“. Тогда я пытался писать сценарий в духе романов Элмора Леонарда. Это не плагиат, здесь нет ничего вульгарного, откровенного — просто общий стиль, общее ощущение»[137].
Однако если имя Уилфорда мелькало в ранних интервью режиссера, то в итоге Тарантино чаще всего стал ссылаться на Леонарда. Означает ли это, что последний сильнее повлиял на Тарантино, нежели первый? Или режиссер решил ограничиться одним именем из мира литературы (типа и того много)? Квентин Тарантино абсолютно искренне говорит, что Уилфорд оказал на него влияние. Мое предположение состоит в том, что влияние Уилфорда нужно искать не столько в «Криминальном чтиве», сколько где-то еще. Даже более того — в некотором роде речь должна идти не об Уилфорде непосредственно. Но где? Давайте вспомним, как в 1997 году на пресс-конференции, посвященной премьере «Джеки Браун», Тарантино заявил: «Я помню, что люди то же самое [что кино Тарантино „находится под влиянием“ тех или иных режиссеров. — А. П.] говорили и о моих работах: будто бы я надергал свои „мексиканские дуэли“ у Джона Ву»[138]. Однако припомним, что в 1992 году режиссера обвиняли в плагиате не у Джона Ву, а у Ринго Лэма («мексиканская дуэль» в «Бешеных псах» и много чего еще «позаимствовано» именно у него). И все же режиссер предпочитает лишний раз упомянуть имя Джона Ву, чем произнести имя того автора, которому он в самом деле обязан. Примерно так же дела обстоят и с литературой.
Тарантино писал сценарии «Бешеных псов», «Настоящей любви» и «Прирожденных убийц» примерно в одно и то же время. Персонаж Майкла Мэдсена Вик Вега из «Бешеных псов» — во многом троп Фредрика Джей Фрингера-младшего — психопата из фильма «Майями Блюз», которого играет Алек Болдуин. Как и Фрингер, Вега отсидел в тюрьме, точно так же занимается грабежами и, не имея возможности смирить свой гнев, убивает людей. Очень важно, что Фрингер и Вега — не серийные убийцы типа Джона До из картины Дэвида Финчера «Семь» или Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят» Джонатана Демми
До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой.
Не так давно телевизионные сериалы в иерархии художественных ценностей занимали низшее положение: их просмотр был всего лишь способом убить время. Сегодня «качественное телевидение», совершив титанический скачок, стало значимым феноменом актуальной культуры. Современные сериалы – от ромкома до хоррора – создают собственное информационное поле и обрастают фанатской базой, которой может похвастать не всякая кинофраншиза. Самые любопытные продукты новейшего «малого экрана» анализирует философ и культуролог Александр Павлов, стремясь исследовать эстетические и социально-философские следствия «сериального взрыва» и понять, какие сериалы накрепко осядут в нашем сознании и повлияют на облик культуры в будущем. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Многие используют слово «культовый» в повседневном языке. Чаще всего этот термин можно встретить, когда речь идет о кинематографе. Однако далеко не всегда это понятие употребляется в соответствии с его правильным значением. Впрочем, о правильном значении понятия «культовый кинематограф» говорить трудно, и на самом деле очень сложно дать однозначный ответ на вопрос, что такое культовые фильмы. В этой книге предпринимается попытка ответить на вопрос, что же такое культовое кино – когда и как оно зародилось, как развивалось, каким было, каким стало и сохранилось ли вообще.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».