Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино - [33]
Иными словами, Тарантино прав в главном: оба писателя повлияли на него самым радикальным образом. Объективно первые работы режиссера — это настоящая переработанная «макулатура» (pulp) в лучшем смысле этого слова. Разумеется, это разные писатели, но работали они в одном жанре. А то, что Уилфорд в некотором роде мог превосходить Леонарда в таланте, последний признает сам: «Никто не пишет криминальных романов лучше, чем он». И все же Леонард повлиял на Тарантино напрямую. Во многом, кстати, причина этого прямого влияния в том, что почти все экранизации Леонарда неудачные, и Тарантино не мог взять что-то из них и обратился к литературе непосредственно. По крайней мере ими точно сложно вдохновляться на творчество. В то время как Уилфорд оказал влияние на режиссера в том числе через кино, потому что «Майями Блюз» остается одним из ярчайших образцов экранизации американского «крутого детектива».
Интерпретируя Элмора Леонарда
Пользователь сайта КиноПоиск Kuzebay так пишет в своей рецензии на ленту Пола Шредера «Касание» (1997): «Фильмы, созданные по сценарной основе Элмора Леонарда это особый жанр. Кажется, что сюжет в них не имеет значения. Главное это персонажи, объемные, экстравагантные, яркие, безумные, живущие, как может показаться, в другой реальности, реальности Леонарда. Мошенники, авантюристы, пройдохи, психиопаты, все они любители легкой жизни создают свой особый мир, не имеющий ничего общего с реальным. Не каждый режиссер может освоится в нем»[141]. (Орфография и пунктуация автора цитаты сохранена.) И хотя обычно я не отношусь к отзывам на КиноПоиске всерьез, а Kuzebay объективно пишет столь же коряво, сколь и безграмотно, в его / ее суждении есть большая доля правды. Хотя бы в том, что он / она замечает, что у Леонарда важны персонажи, а не сюжет. Но более всего это касается «уникальной реальности» мира Леонарда и того, что далеко не каждый режиссер способен перенести эту реальность на экран. Так, картина Пола Шредера «Касание» не стала хитом кинопроката и удачным фильмом вообще. Что самое прискорбное, так можно сказать практически обо всех экранизациях Леонарда: за исключением пары вестернов даже криминальные комедии с Джоном Траволтой получились откровенно плохими. И здесь, к слову, возникает вопрос: что лучше — много экранизаций, но плохих (Леонард), или мало, но хороших (Уилфорд)? И чем хуже экранизируют Леонарда, тем важнее становится «Джеки Браун»: Тарантино глубже всех прочувствовал мир Леонарда и адекватно перенес его на экран.
Как известно, в основу картины «Джеки Браун» лег роман Леонарда «Ромовый пунш»[142]. Правда, Тарантино сильно переработал исходный материал. Оставив общий сюжет и главных героев, он сильно вмешался в структуру и даже немного изменил образы персонажей. Тем более забавным выглядит анализ фильма в книге Фреда Боттина и Скотта Уилсона «Тарантиновская этика»[143]. Это тот самый случай, когда о Тарантино взялись писать настоящие интеллектуалы, прекрасно подготовленные в области культурной теории и философии. Например, обсуждая «Настоящую любовь» и «Прирожденных убийц», они не обращаются к поставленным по ним фильмам, ограничиваясь сценарной основой, а что касается «Джеки Браун», то они даже не обращаются к адаптации романа и вообще анализируют роман, то есть не Тарантино, а Леонарда. В свою очередь Эдвард Галлафент в своей книге трижды обращается к фильму «Джеки Браун»: в контексте удачи и неудачи героев, в контексте анализа интерьеров домов и ландшафтов, а также, что самое важное, сравнивает стратегии адаптации Леонарда Квентином Тарантино и уже упоминавшимся Шредером
До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой.
Не так давно телевизионные сериалы в иерархии художественных ценностей занимали низшее положение: их просмотр был всего лишь способом убить время. Сегодня «качественное телевидение», совершив титанический скачок, стало значимым феноменом актуальной культуры. Современные сериалы – от ромкома до хоррора – создают собственное информационное поле и обрастают фанатской базой, которой может похвастать не всякая кинофраншиза. Самые любопытные продукты новейшего «малого экрана» анализирует философ и культуролог Александр Павлов, стремясь исследовать эстетические и социально-философские следствия «сериального взрыва» и понять, какие сериалы накрепко осядут в нашем сознании и повлияют на облик культуры в будущем. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Многие используют слово «культовый» в повседневном языке. Чаще всего этот термин можно встретить, когда речь идет о кинематографе. Однако далеко не всегда это понятие употребляется в соответствии с его правильным значением. Впрочем, о правильном значении понятия «культовый кинематограф» говорить трудно, и на самом деле очень сложно дать однозначный ответ на вопрос, что такое культовые фильмы. В этой книге предпринимается попытка ответить на вопрос, что же такое культовое кино – когда и как оно зародилось, как развивалось, каким было, каким стало и сохранилось ли вообще.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».