Бесконечные дни - [9]
Дыхание трехсот коней в холоде раннего ноября образует странный клубящийся туман. Теплые тела исходили паром от усилия. Нам велели держать строй, но древним секвойям на это было наплевать. Они разделяли нас, отрезая друг от друга, словно сами двигались с места на место. Иные были так велики, что можно полсотни лошадей привязать. Неведомые американские птицы кричали меж ветвей, и мириады крупиц инея сыпались с высоты. То и дело в лесу что-то трещало, словно из мушкета стреляли. Мы тут совершенно не были нужны этим деревьям. Они явно занимались своими делами. Мы страшно шумели, лязгая на ходу сбруей, шпорами, снаряжением – чем попало; копыта скользили и колотили по земле, но сами кавалеристы почти все время молчали – по большей части мы ехали в безмолвии, словно сговорившись заранее. Но это деревья заставляли нас молчать. Майор сигналил руками, и его команды передавались дальше по линии. Впереди что-то происходило – мы это почувствовали раньше, чем увидели. Нас вдруг охватила ужасная нервозность – я будто слышал, как наши кости стягиваются, закрываются, сердца стали пленниками в груди, рвущимися на волю. Люди кашляли, желая очистить горло от слизи испуга. Мы слышали впереди могучий шум огня, словно десять тысяч скворцов трещали одновременно, и сквозь деревья виднелись яростные желтые и красные языки пламени и огромные выбросы черного и белого дыма во все стороны. Наконец мы выбрались из лесу. Огонь горел на дне широкой низины. Там стояли четыре или пять больших домов из бревен секвойи, и только один из них горел, в одиночку создавая бурю огня и дыма. Майор велел нам рассыпаться по низине, словно собирался пойти в атаку на пожар. Затем нам велели спускаться вниз медленно, шагом, с мушкетами на изготовку. Горожане, кажется, были повсюду – они бежали вдоль индейского укрепления, крича друг на друга, и скоро я увидел Генрисона с горящим факелом в руке. Уж не знаю, что там была за работа, но все суетились, как законники. Скоро мы приблизились, и Генрисон подошел к майору поговорить, но я не слышал его речи. Затем нас разбили на отряды и сказали, что индейцы засели в рощицах по правую сторону. Мы пришпорили лошадей, а земля шла под уклон, и нам казалось, что мы летим. Рядовые Перл и Уотчорн были рядом со мной, как обычно, а потом начался густой подлесок, и нам пришлось спешиться, и несколько десятков человек двинули в лес ногами. Потом раздались крики, кто-то звал, кто-то отчаянно визжал. Мы примкнули штыки к мушкетам и помчались вперед, стараясь избегать пружинистой поросли. Дым от горящего индейского дома заполнил все кругом, и рощу тоже, каждый уголок, так что мы почти ничего не видели и глаза ужасно щипало. Мы видели силуэты индейцев и кололи их штыками. Мы сноровисто кололи кишащие кругом тела, стараясь убить все, что двигалось в дыму. Два, три, четыре тела упали под моими ударами, и я был изумлен, что в меня никто не стреляет, изумлен скоростью и ужасом своей работы и упоением – сердце уже не колотилось, а пылало у меня в груди, как огромный уголь. Я колол и колол. Я видел, как колет Джон Коул. Я слышал, как он пыхтит и ругается. Мы хотели обездвижить, уничтожить врага, чтобы самим остаться в живых. Каждый миг я ждал, что вот сейчас знаменитый томагавк раскроит мой ирландский череп или расплавленная пуля пронзит мне сердце. Но ничего не происходило, кроме нашего дикого сопения и ударов штыка. Мы боялись стрелять из мушкетов, чтобы не перебить друг друга. Потом вся работа как будто оказалась сделана, и тогда мы услышали плач выживших и ужасные стоны раненых. Дым рассеялся, и мы наконец начали различать что-то на поле боя. И тогда мое сердце сжалось в клетке из ребер. Нас окружали только женщины и дети. Ни одного воина среди них не было. Мы ворвались в укрытие скво, где они пытались спастись от пожара и резни. Я был испуган и странно зол, но больше на себя, зная, что испытал странное удовольствие от атаки. Я словно выпил шесть стаканов виски за раз. Уотчорн и Перл тащили женщину в кусты. Я знал, что они хотят ею потешиться. Я хорошо знал. Младенцев, выпавших из рук матерей, теперь тоже кололи и убивали, как всех остальных. Солдаты трудились, пока у них не устали руки. Уотчорн и Перл вопили, удовлетворяя свою похоть, а потом снова безжалостно убивали. Пока не примчался майор, вопя громче всех, с подлинным ужасом на лице; он яростно выкрикивал приказы, желая положить конец происходящему. И вот мы все встали, переводя дух, холодный пот лился по усталым лицам, глаза сверкали, ноги подгибались – словно псы, которые только что зарезали стадо ягнят.
Усталые, усталые побрели мы назад. Горожане стояли в двадцати футах от горящего дома. Пожар все еще бушевал в полную силу, с дымом и языками пламени, и смола сверкала и плевалась из огня, как на старинной картине, изображающей ад. Кавалеристы сбились в кучу, пока еще не говоря ничего, глядя на пламя и на горожан. Мы сами не знали, где находимся. В те минуты мы и имен своих не знали. Мы были иные – другие люди. Мы были убийцами, не подобными никаким другим убийцам на свете. Потом с громким странным вздохом крыша дома обрушилась. В небо взлетел столб дыма и огромный сноп искр. Искры полетели вверх и закувыркались – радостные, черные, красные. Огромное облако искр. Потом обрушились и стены дома, и в темноте яростно запылали тела воинов, наваленные друг на друга в шесть слоев, – мы видели изуродованные лица и чуяли запах жареной плоти, и тела странно изгибались в огне, падали, выкатывались на обугленную траву, больше не удерживаемые стенами. Опять взлетели искры, это была точнейшая картина ада и смерти, и в эти минуты я больше не мог думать – голова моя, лишенная крови, пустая, грохочущая, потрясенная. Кавалеристы рыдали, но не теми слезами, которые я знал. Другие швыряли шляпы в воздух, будто на некоем безумном торжестве. Третьи повесили головы, словно только что узнав о смерти близких. Казалось, в округе не осталось ничего живого, включая нас. Нам не было места, мы были не здесь, мы теперь стали призраками.
Роман Себастьяна Барри «Скрижали судьбы» — это два дневника, врача психиатрической лечебницы и его престарелой пациентки, уже несколько десятков лет обитающей в доме скорби, но сохранившей ясность ума и отменную память. Перед нами истории двух людей, их любви и боли, радостей и страданий, мук совести и нравственных поисков. Судьба переплела их жизни, и читателю предстоит выяснить, насколько запутанным оказался этот узел.
От дважды букеровского финалиста и дважды лауреата престижной премии Costa Award, классика современной прозы, которого называли «несравненным хроникером жизни, утраченной безвозвратно» (Irish Independent), – «светоносный роман, горестный и возвышающий душу» (Library Journal), «захватывающая история мести и поисков своей идентичности» (Observer), продолжение романа «Бесконечные дни», о котором Кадзуо Исигуро, лауреат Букеровской и Нобелевской премии, высказался так: «Удивительное и неожиданное чудо… самое захватывающее повествование из всего прочитанного мною за много лет». Итак, «Тысяча лун» – это очередной эпизод саги о семействе Макналти.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд», и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое.
Юкио Мисима — самый знаменитый и читаемый в мире японский писатель. Прославился он в равной степени как своими произведениями во всех мыслимых жанрах (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и экстравагантным стилем жизни и смерти (харакири после неудачной попытки монархического переворота). В романе «Жизнь на продажу» молодой служащий рекламной фирмы Ханио Ямада после неудачной попытки самоубийства помещает в газете объявление: «Продам жизнь. Можете использовать меня по своему усмотрению. Конфиденциальность гарантирована».
Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления.
Случайно разбитый стакан с вашим любимым напитком в баре, последний поезд, ушедший у вас из-под носа, найденный на улице лотерейный билет с невероятным выигрышем… Что если все случайности, происходящие в вашей жизни, кем-то подстроены? Что если «совпадений» просто не существует, а судьбы всех людей на земле находятся под жестким контролем неведомой организации? И что может случиться, если кто-то осмелится бросить этой организации вызов во имя любви и свободы?.. Увлекательный, непредсказуемый роман молодого израильского писателя Йоава Блума, ставший бестселлером во многих странах, теперь приходит и к российским читателям. Впервые на русском!