Бесконечная история - [159]

— Ваш соберано умирать будет, вы не узнаете, — сказал, наконец, Карл сквозь зубы. — Беспокоить он не велел!

Он собирался уже развернуть коня, когда Гутиэррес вдруг схватил того под уздцы.

— Дор Карло, простите старика. Пойдемте.

В особняке царила та же тишина. Свиту проводили в Зимнюю гостиную, а самого Карла Гутиэррес взялся отвести к соберано — словно чужака, впервые переступившего здешний порог. Впрочем, коридоры, по которым они шли, показались Карлу совершенно незнакомыми. Последний раз в этом доме Карл бывал еще в детстве. Герцог Алва не устраивал балов и приемов, на которых уместно было бы королевское присутствие.

Наконец, Гутиэррес остановился перед закрытой дверью, словно предлагая Карлу самому ее открыть. Карл стиснул зубы, толкнул дверь и вошел.

Он тотчас понял, что и впрямь никогда здесь не бывал раньше: его привели не в кабинет владельца дома, а в его спальню. Все мысли о том, что независимость кэналлийцев сродни бунту против королевской власти, и что однажды придется с нею покончить, испарились в тот миг, когда Карл увидел измученное белое лицо человека, лежавшего на кровати.

Воскресли детские воспоминания и детские же страхи. В первые годы своего регентства Рокэ Алва тяжело болел, и маленькие Оллары, потеряв отца и мать, боялись, что вскоре лишатся и другого своего отца.

Но последние годы Алва был здоров. Что с ним случилось? Ранен, или снова вернулась та странная, изнуряющая его хворь, от которой не имелось лекарств? Карл сел на край кровати, но взять Алву за руку не решился. Взгляд, встретивший его, был холоден, и холоден был голос, произнесший:

— Ваше Величество, не стоило вам утруждаться личным визитом. Если король так запросто навещает своего подданного, это привлекает слишком много внимания.

— Даже если этот подданный считается отцом короля?

В усталых синих глазах не было и тени тепла.

— Если б я был вашим отцом…

— То воспитывали бы меня намного жестче? — сказал Карл. — Я слышал кое-что о методах вашего собственного родителя. Что и говорить, результат у него получился отменный. Своими успехами в воспитании вы, вероятно, не столь довольны.

Слабая усмешка скривила бескровные губы:

— Не стоит верить всему, что говорят. Мой отец вовсе не был жесток.

— Зато вы — да. Впрочем, я вам не сын, вы сами об этом сказали.

В этой полутемной комнате, сидя у постели своего не-отца, Карл чувствовал лишь, как одиночество, воцарившееся вокруг него в последний месяц, укрепляет свои границы — никто не пройдет через них, да никто и не станет пытаться. Неужели это и есть удел королей? Никому не верить, ни от кого не ждать искреннего участия в своей судьбе?

— Почему здесь никого нет? — вдруг спросил Карл. — Ни лекаря, ни сиделки? Почему вы лежите здесь в одиночестве, точно нищий?

— Потому что моя болезнь не нуждается в лекарях. Завтра я буду здоров, Ваше Величество. Вы всего лишь застали меня в неудачный момент.

Любезный, холодный, безразличный тон — будто говорит с чужим. Так и будет отныне? День за днем, год за годом?

Карл уже не понимал, почему им овладела такая ярость при известии, что Фердинанда Второго сгубил вернейший слуга короны. Карл почти не помнил отца и даже не знал, испытывал ли хоть когда-то к нему сыновнюю любовь. Вся любовь его досталась другим людям.

Один из этих людей был теперь далеко.

— Вы никогда не простите мне, не так ли? — сказал Карл тихо. — Все, что угодно, но не его изгнание. Граф Валмон…

— Вы заблуждаетесь, Ваше Величество, — ответил Алва равнодушно. — Освободив графа Валмона от должности и обязательств перед Талигом, вы скорее оказали ему услугу. По натуре он игрок и исследователь, а политика Золотых земель давно превратилась для него в обыденность. Он нуждался в смене поля для деятельности, и поверьте, в своей новой роли он принесет Талигу немало пользы.

— Талигу! Зачем вы говорите мне о Талиге, когда я спрашиваю о вас? Ведь это граф Валмон должен быть рядом с вами. Если бы он знал, что вы больны, он бы не дал себя отослать.

— Я не болен, Ваше Величество, — все с тем же равнодушием отвечал Алва. — К завтрашнему утру этот приступ пройдет.

Карл совершенно по-детски прикусил губу.

И для него, и для его брата и сестер Рокэ Алва двадцать лет был той самой основой мироздания, какой бывают для детей их родители. Герцог Алва не был им отцом. Но родители их умерли, а Рокэ Алва оставался рядом, и они были уверены, что по доброй воле он никогда их не покинет и никогда от них не отвернется.

Papi Rocio…

Он учил их ездить верхом. Карла и Октавия сам, не доверяя менторам, учил фехтовать. Он не всегда бывал добрым. Часто жестоко язвил. Со своими бедами и страхами они предпочитали ходить к «дядюшке Марселю», а не к «папочке Росио». Но все же именно Рокэ заменил им отца. Взял на себя ответственность за них. И до сих пор нес эту ответственность, не отказываясь. До сих пор…

Но у них был и другой отец, и отца этого убили.

— Он был живым человеком, — сказал Карл тихо. — Он был королем, который, наверное, рассчитывал на верность своих подданных. А его убрали с дороги, будто ветошь выкинули. Убрали… просто так. Я не могу перестать думать о том, что однажды кто-то захочет так убрать и меня.