Беседы об искусстве - [61]

Но велика и усталость.

Хоть бы мое усилие не пропало для других! Пусть унаследуют мое восхищение!

Я медленно приближаюсь; уже чувствуется буйный ветер, всегда овевающий соборы: дуновение Святого Духа… А потом много раз перехожу с места на место, не теряя из виду подробности церкви. Остановки на пути любви. Вид меняется, но никогда во вред красоте. Свет и тень свободно, сильно играют на арках – очерченных так легко, так благородно!

Мастерам хватило скромности оставить без всяких украшений эти вознесшиеся на шестьдесят метров в высоту контрфорсы. Но я ошибаюсь, это не скромность, это мудрость и гений, ибо так надо было. Эта простота изумляет меня, я нахожу в ней не меньше великолепия, чем в самом богатом и изощренном декоре. Только в Бовэ я видел контрфорсы, устремленные ввысь с таким же гением и мерой. Какая простота! Я опять ошибся; это больше, чем гений, это добродетель. Героическая дисциплина: эти строители были римские солдаты.

А как великолепны тени, отброшенные этими контрфорсами, – гармоничная лесная чаща, упорядоченная человеческой геометрией! Вершину венчает торжествующая колокольня, прямая, словно сросшиеся стволы строевых буков.

Римские солдаты? Нет! Это создали исполины!

Прекрасный портал! Сначала мягко сгущается, лепится тень. В этой скульптуре нет ничего поспешного; нужно время, чтобы вникнуть в нее. Это искусство не ищет вас, оно вас ждет. Если вы согласились прийти, оно откроет вам вечную истину. Оно не торопится…

Святые угодники стоят прямые, как в строю, но строй, мера – основа грации: эти святые грациозны. – И листья орнамента, и нимбы устремляются со свода в небо. – Христос, грозный в Своем жесте, ангел, телец, лев и орел. – Головы затерты, повреждены; однако я вижу их, потому что остались их планы.

Я утверждаю: план в архитектуре и скульптуре – это все; поэты, музыканты, живописцы, разве не так во всех прочих искусствах?

Великолепные фигуры, равные им есть только в Шартре и Афинах. Какая совершенная гармония барельефа! Древнегреческий облик во всей его силе и простоте. Эффекты вытекают друг из друга и дополняются производными; нигде таинство жизни не передано лучше, нежели здесь; точнее сказать, это сама жизнь. Она не только проявилась под рукой художников; она продолжает воздействовать на их шедевры и после них, вслед за ними, и те меняются в веках, продолжают изменяться под влиянием солнца, никогда не становясь хуже. Наоборот! Сегодня они прекраснее, чем когда бы то ни было, потому что к достоинству гения добавилось достоинство Времени. Впрочем, прозорливый художник укрыл свои изваяния под выступом фасада, который словно навесом предохраняет их от косых лучей. По мере убывания этих лучей фигуры уходят в тень. Но с возрождением света каждый день творится чудо Преображения.

Какой восторг! Все тихо возвращается, выступает из глубины. Герои, святые являются снова. И возобновляют свою небесную беседу. Никакой резкой черноты. Все четверо сливаются воедино, окутанные плотной дымкой, светом и тенью вперемежку.

Стоит ли сдвинуться с места, подойти поближе, перестать видеть ради того, чтобы изучить, «как это сделано»? – Что ж! Это сделано, так сказать, из ничего. Гений никогда не проявляет себя в поверхностной мастеровитости.

С мастерами сближаются, отнюдь не пытаясь выведать тайну их личного гения, а по их примеру изучая природу. Все великие художники всех времен – это голоса, которые в унисон поют хвалу природе. Их могут разделять века, мастера остаются современниками. Все великие мгновения отмечены одним и тем же единым признаком; стойки перил в Блуа – древнегреческие.

Эти платья, юбки, покрывала подобны опавшей листве.

Дуга архивольта создана из тысячи шедевров. Среди прочих – эта святая, что всматривается в небо, и руками, самой своей одеждой пытается достичь его…

Как прекрасны отбрасываемые тени! Они не мешают читать тела, они заставляют их поворачиваться, трепетать.

Капители в виде мощных струй, резко выделенных светом и тенью, – это гений древнего ваятеля, провидца былых времен добился столь дивного результата. Привычка работать на свежем воздухе, вечером и утром, долготерпение и огромная любовь сделали его всемогущим.

О наш народ умельцев! Столь великих, что художники нашего времени теряются рядом с вами! Они вас уже даже не понимают. Однако не думаю, что после вас законы света и тени изменились, что материалы в вашу эпоху были более послушны, чем сегодня. Это мы сами взбунтовались против законов, против истины, и наша слепота – наша кара.

Капители портала – романские. Это французский шедевр. Какая сила в этих листьях! Они не обрамляют, они брызжут, словно молодая поросль.

А пламенная выразительность, архитектурная мощь больших фигур паперти, слева от входа в церковь! Нет ничего прекраснее среди шедевров какой угодно эпохи. Чудо модулированных чернот!

Что говорит этот колокол с торжественным голосом? Не вызванивает ли он погребение какого-нибудь короля? Или свадебный марш величавой юной королевы? Это веха в моей жизни – владеющее мной напряженное ощущение, пока я слушаю колокол, любуюсь порталом и восхитительной расстановкой каменной толпы, упорядоченной в архитектуре. Колокола и скульптура – один и тот же великий язык.