Беседы о литературе: Восток - [28]

как свечереет, входит в водоем,

омоется, нарядится и в дом

идет к Тебе, когда всё смолкло в нем,

и ставит яства с медом и вином

у ног Твоих, усердна и тиха.

А кликнешь в полночь – сердца не тая,

она в ответ: Я – Руфь, слуга Твоя.

Простри же над слугой своей крыла,

ведь Ты – наследник.

И спит у ног Твоих душа моя.

От крови Божией она тепла

и до зари не покидает сна.

Она – как Руфь. Как некая жена.[21]

Это сравнение души с библейской Руфью, труженицей и слабой женщиной одновременно, – оно и очень современное, и очень по-библейски звучащее. Мне представляется, что это стихотворение из «Часослова» вообще надо признать одним из шедевров среди того, что создал Райнер Мария Рильке. Я хочу еще напомнить вам одно место из «Дуинских элегий», один небольшой фрагмент, в котором выражается его чувство Бога:

          Слушай, сердце, и жди – на коленях

Ждали, бывало, святые могучего зова.

Чтоб он их поднял с земли…

Так они слушали Божьего гласа; конечно,

Ты не снесешь. Дуновенье хотя бы послушай,

Непрерывную весть, порождаемую тишиною.[22]

Здесь, в этих стихах слышится и отголосок написанного за пятнадцать лет до «Дуинских элегий» «Часослова». Здесь слышится и мощнейший отголосок библейских текстов, и, конечно же, библейского рассказа о том, как Бог является Илии-пророку в дуновении тихого ветра. Здесь Библия воплощается в стихотворных формах современного немецкого языка, как и в стихотворении о душе, которая сравнивается с Руфью, – воплощается так же мощно, как в мраморе она, Библия, воплощена в «Руке» Родена. В той самой руке, о которой он, скульптор, говорил: création, сотворение.

Библию можно прочитать разными способами. Рильке прочитал ее как поэт; Огюст Роден – как скульптор. Наша же с вами задача заключается в том, чтобы вслушиваться и всматриваться, вдумываться в то, чтó нам оставили великие художники, без которых абсолютно невозможно представить себе нашу сегодняшнюю жизнь.

Я напоминаю вам, дорогие мои, что сегодня мы говорим о творчестве Огюста Родена, великого французского скульптора, о том, как увидел его творчество Райнер Мария Рильке и описал в своей книге. Мы продолжаем говорить о Рильке, потому что этот замечательный поэт, как мне представляется, до сих пор еще по-настоящему не прочитан в нашей стране.

Рильке труден для перевода. Борис Пастернак лучшим переводом считал перевод Биска. Что Вы можете об этом сказать?

Я знаю переводы, которые делал покойный Константин Богатырёв, – прекрасные переводы Рильке. Я знаю переводы Владимира Микушевича, очень сильного поэта и человека, может быть, немножко слишком сильного для того, чтобы переводить, и в том числе Рильке, – но прекрасные переводы! Наконец, «Часослов», который недавно вышел на русском языке. Он был переведен Сергеем Петровым двадцать с лишним лет тому назад, а опубликован только теперь, в конце минувшего года. Есть переводы и других поэтов, но говорить о том, что Рильке уже переведен, конечно, еще рано.

По поводу путешествия Рильке по Волге. Мне кажется, что душа, которая сравнивается с Русью, какая-то перетруженная, на грани депрессии…

Я не думаю все-таки, что душа, которая сравнивается с Русью, – это душа на грани депрессии. Мне сразу вспоминаются стихи другого поэта, уже не австрийца, а русского, Николая Заболоцкого, который прекрасно писал: «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь»[23]. По-моему, без того труда души, о котором так прекрасно говорит Рильке, о котором говорит Заболоцкий; без того труда, который нам показал в своем творчестве, в своей безостановочной работе Роден, – и жизнь теряет очень много из своего смысла. Я повторяю, что огромное впечатление производит на посетителя Музея Родена в Париже эта огромная коллекция вариантов. Каждая скульптура дается в сотнях вариантов: от первого наброска на бумаге до завершающего, последнего варианта. И десятки гипсовых промежуточных фрагментов, этюдов, эскизов…

Можно ли созерцание считать трудом? Ведь труд поэта отличается от труда скульптора.

Поэт – всегда созерцатель. И если говорить о Райнере Марии Рильке, о его «Часослове» и о «Дуинских элегиях», не беря уже другие тексты, то, конечно же, в этих текстах, иногда очень коряво, выражается именно труд созерцания. Это одна из основных тем «Часослова» у Рильке.

Я напоминаю вам, что наша сегодняшняя беседа посвящена творчеству Огюста Родена, как его увидел Райнер Мария Рильке. Конечно же, очень трудно говорить о скульпторе по радио. О скульпторе просто, хорошо и радостно говорить в музее или хотя бы по телевидению. Я бы ни за что не взялся размышлять с вами о Родене, если бы не книга Рильке, если бы не его блестящая монография, в которой то, что делал Роден с мрамором, то, что делал Роден с бронзой, выражено в словах. Вот это вербальное воплощение творчества Родена, перевод творчества скульптора на язык слов, осуществленный в книге Рильке о Родене и отчасти в его поэзии, позволили мне говорить о скульпторе по радио.

Что оказало влияние на творчество Родена? Кто ему был близок?

Мне представляется, что на Родена больше всего повлиял Микеланджело. Мне думается, что Роден – именно от мощи Микеланджело, тоже великого труженика и человека, который сумел выразить силу в своих мраморах, человека, который так же близко подошел к тому, чтó есть сотворение, в своем творчестве. Мне кажется, что Роден – это один из ближайших, заочных, конечно, учеников Микеланджело Буонарроти.