Беседы о литературе: Восток - [176]
50. Ложь всегда одевается в платье истины, иначе ее узнáют сразу, истине же никакой одежды не нужно. Nuda veritas… голая истина (это Гораций). Credo, quia absurdum[233]. Это нелепо, а ложь нелепой быть не может. Главная особенность лжи – ее правдоподобие. Вот на чем зиждется credo Тертуллиана. Natus est Dei filius, non pudet, quia pudendum est – «Родился Сын Божий, это не стыдно, ибо должно быть постыдно». Для того, кто изображает из себя Бога, это действительно было бы позорно, земного Бога это бы унизило, но Царя Небесного ничто унизить не может. Sepultus resurrexit. Certum est, quia impossibile – «Погребенный воскрес. Это верно, ибо невозможно»[234]. Ложь всегда правдоподобна, а veritas… nuda…
51. Не знаю, были ли у нас вообще такие поэты, которые не писали стихов на евангельские сюжеты. Вероятно, что не было. Перебираю в памяти стихи Мея, Хомякова, Гумилёва, Надсона, Пастернака и других, но останавливаюсь на А.Полежаеве (Христос и грешница[235]). Но ведь Полежаев был плохим христианином. А мы – хорошие? «Лицемере! Изми первее бревно из очесе своего…»[236] Грешник был царь Давид, а сочинил «Помилуй мя Боже»[237]…
52. В одной очень старой книжке я читал про аббата Капмартена де Шопи[238]. В жизни он был почти аскетом, но общества не избегал, хотя, погруженный в свои размышления, оставался к тому, чтó творилось вокруг, равнодушным. Но только лишь разговор касался Горация, аббат тут же преображался: Horatius был для него не просто поэтом отдаленной эпохи, а живым человеком, с которым он был на короткую ногу. Казалось, будто аббат только что возвратился с прогулки из Тибура[239], где он долго и много беседовал со своим приятелем. Однажды за большим обедом сосед его заговорил о сидевшей неподалеку девушке, и между прочим заметил, что она кажется слишком уж легкомысленной. Аббат пристально посмотрел на нее и задумался, а затем серьезно добавил: «Действительно, в ней есть что-то, напоминающее Лала-гэ[240]». Увы, я немного похож на этого аббата.
53. Герман Гессе в «Игре в бисер» изобразил интеллигентов, которые, начисто отказавшись от всякого творчества, заменили его тончайшим и упоительным анализом того, чтó было создано прежде. Я давно не пишу стихов, а читаю поэтов минувшего (А.К.Толстого, Майкова, К.Р., Никитина, Сурикова и Дрожжина) и у них нахожу то, что мог написать сам, если б только имел дарование.
54. Всю жизнь надо встречать восходы и закаты, взирать на небо и вглядываться туда, где оно смыкается с горами («Возведох очи мои в горы…»[241]), для того, чтобы научиться тому видению мира, которое выражено в Псалмах Давидовых. На Кавказе, в горах Карачая бродил я в полном одиночестве целые дни и, вглядываясь в далекие вершины, мысленно повторял слова Псалмопевца: «Странник аз есмь на земли, не скрый от мене заповеди Твоя»[242]. Вдумайтесь в 103-й псалом. Здесь перед глазами читателя как на ладони лежит весь мир. Вспоминается история о том, как один греческий философ спросил Антония Великого, какие книги тот обычно читает, а святой ответил: «Книга моя, о философе, есть вся видимая тварь от Бога созданная…»[243]
55. Вдумайтесь только в смысл слова «воистину». Удивительное слово, ведь в нем заключено всё наше богословие. Не нужно писать никаких трактатов, ничего к этому слову не прибавишь, а иначе сказать – не скажешь, да и не выразят иные слова пасхальной радости. «Воистину воскресе», мои дорогие. В пасхальные дни мы приветствуем друг друга этими словами, но ведь это не просто приветствие. Это всё наше Credo. Никогда не забывайте поэтому о том, чтó значит слово «воистину». 8.V.1983
56. «О, как давно то было». В детстве, когда мы жили неподалеку от Собора[244], по воскресеньям я просыпался под колокольный звон. Звон – «яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския»[245]. Идти в Собор лучше всего не по улице, а через Плетешковский переулок: это значит пробираться мимо одноэтажных домов через дворы и палисадники по косогорам, где когда-то протекал ручей Кукуй. «О, как давно то было». Теперь нет ни дворов, ни одноэтажных домов, ни палисадников. Но и тогда это была всего лишь только иллюзия того, что живешь во времена Поленова и «Московского дворика», одна лишь иллюзия… Переулки и палисадники – в самом деле иллюзия, но звон?.. Я просыпаюсь, и «яко роса Аермонская» он нисходит на мою душу. Всякий день начинается с этого звона…
57. Палисадники с яркими астрами, На окошках белые ставенки, За окошком – кошка с котятами… Переулки, травою заросшие, И дворы с веселыми собачками.
58. Астры и палисадники, дворы и закоулки старой Москвы – это удивительно емкая форма, невероятно удобный сосуд для вина, но только сосуд, только форма. Она, эта форма, страшно много значит, иногда почти всё, а для кого-то больше чем всё, но дело не в форме, не в рушниках и кокошниках, слава Богу, не в форме, а в том, что «сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1 Ин 5: 4).
59. Встретил однажды авва Арсений в пустыне идущего из Иерусалима путника, который со слезами рассказал ему, что в городе разрушены все до единого храмы. «Вино, – ответил на это авва Арсений, – если сосуд разобьется, ты сохранишь в любом черепке, можно сохранить его даже в ладонях, трудно, конечно, но можно. А сосуд, каким прекрасным он ни будет, если в нем нет вина, жажды не утолит. Ты вот устал с дороги, во рту у тебя много дней уже не было ни капли, и если я покажу тебе такой сосуд, прекрасный, но пустой, ты, пожалуй, еще прибьешь меня за это».
