Беседы о литературе: Восток - [174]
33. «Жена егда раждает, скорбь имать, яко прииде год ея; егда же родит отроча, ктому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир» (Ин 16: 21). В день рождения сына. 2.X.1980
34. Учение евангельское, изложенное языком гегелевской или какой угодно другой философии, не потеряет, безусловно, ничего от своего содержания, но силу свою, разумеется, утратит и превратится в обычную моральную доктрину социалистического толка, ибо вся особенная сила учения Христова таится в самом Спасителе, в Его личности. Ecce sto ad ostium et pulso[207]…
35. Несколько лет назад, в самую ночь Рождества Христова, по-моему, еще до начала службы, одна старушка жаловалась мне примерно в таких словах: «Я и смысл праздника понимаю, и службу люблю, и красоту ее вижу, и как она для нас важна чувствую, а родным пересказать не могу. Ведь если бы они только знали, что это такое, то, конечно, не пришли бы, а прибежали в храм. Да вот беда: как передать им всё это?..» Чаще и чаще задумываюсь я последнее время над этими словами, ибо и сам иногда чувствую, что, несмотря на всю мою ученость, нет у меня слов для того, чтобы объяснить всё то, чего не могла рассказать своим близким моя собеседница… Но бывают и такие минуты, когда я утешаюсь и вспоминаю, что не мудрость века сего преходящая открывает нам глаза на истину: «Аще не обратитеся и будите яко дети…»[208]
36. Vigilavi et factus sum sicut passer solitarius in tecto[209]. Грустный стих, но как нельзя лучше он передает мое состояние.
37. «Дар напрасный, дар случайный»[210], – говорит о жизни А.С.Пушкин. «Случайно мы рождены и по сем будем якоже не бывшее… Приидите убо и насладимся настоящих благих»[211], – восклицает царь Соломон. У египтян была «Песнь арфиста»[212], где философия «следуй желаниям сердца, доколе ты жив и не умер», иными словами – ede, bibe, lude: post mortem nulla voluptas[213], – была сформулирована впервые (ср. Гильгамеш. 10. 3: 1–14). Нечто подобное скажет Horatius: Carpe diem[214]; rapiamus, amici, occasionem de die[215] etc., ведь omnibus… visendus ater Cocytos [216], а его греческие предшественники Мимнерм и Феогнид неоднократно советовали: «Радуйся жизни, душа, другие появятся скоро люди, а вместо меня черная будет земля»[217]. Март 1983 года
38. Жизнь, выходит, – одно мгновение («Пройдет наша жизнь яко тень от облака»[218], – говорится у Соломона), а затем что? Nox est perpetua, una dormienda[219] (Catullus. 5: 6). «Плывем. Куда ж нам плыть?»[220] – восклицает Пушкин. И в самом деле, что же нам делать? Manducemus et bibamus cras enim moriemur[221] (1 Cor 15: 32). Ответ готов, предельно прост и очень удобен: «Будем срывать цветы удовольствия», – говорит Хлестаков у Гоголя[222]. А дальше? Увы, эпикуреизм терпит полный крах, ибо даже не смерть, а тоска и «отвращение от жизни» приходят ему на смену. «Часто встречаются люди, – писал В.С.Соловьёв, полагающие единственную цель своего существования в материальных наслаждениях, но это всегда и неизбежно оказывается иллюзией, ибо как только достигается это мнимое счастье, …так необходимо является пресыщение, скука, внутренняя пустота, а за нею отвращение к жизни, taedium vitae».
39. Taedium vitae. Что же избавит нас от этого состояния? «Се, стою при дверех и толку», – говорит Спаситель. «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою вы»[223]. И последнее: «Будете яко дети…» – efficiamini sicut parvuli[224]…
40. Plato изгнал (NB!) поэтов из своего государства за то, что поэзия изображает как правило то, что связано с аффектами (τò ἀγανακτητικόν), а поэтому пробуждает, питает и укрепляет худшую сторону души и губит в ней разумное начало (Resp. 605b), но, что страшнее всего, поэзия портит (иными словами: уродует, обезображивает) людей. «Вот в чем весь ужас». Платон говорил главным образом о греческой трагедии, но у нас есть все основания воскликнуть вместе с ним «вот в чем весь ужас», ибо и наше искусство не столько облагораживает, сколько уродует человека.
41. Доказывая, что художественная литература имеет право на жизнь, мы обыкновенно утверждаем: она пробуждает в людях добрые чувства. Хорошо. Но что следует за этим? «Над вымыслом слезами обольюсь»[225], – говорит Пушкин. Над вымыслом, это верно, мы охотно обливаемся слезами, но того простого факта, что всё, над чем мы рыдаем, читая книги, есть в жизни, по-прежнему не замечаем. На это литература глаз нам не открывает. Когда по телевидению показывают какой-нибудь фильм, пользующийся успехом, народ исчезает с улиц, тысячи и десятки тысяч людей забывают обо всём, кроме его героев, т. е. людей, которых нет и никогда не было, никогда на белом свете не существовало, болеют за них душой, а иной раз настолько близко к сердцу принимают их беды, что и спать перестают. И вот что страшно: чем больше волнует зрителя, а равно и читателя судьба героя, тем меньше занимает его судьба соседа и вообще всякого, кто нуждается в помощи, ведь этот «всякий» – не герой. Литература, может быть, и пробуждает добрые чувства, но на ближнего она эти чувства не направляет, а, наоборот, уводит человека из мира, нас окружающего, в мир вымышленный, причем иной раз уводит так далеко, что всё происходящее в книгах начинает казаться этому человеку во много раз более реальным, чем то, что в действительности совершается вокруг нас.
