Беседы о литературе: Восток - [173]

22. «“Весна!” – читаешь в каждом взоре»[199]. Но зачем писать о весне, ты всё равно не переплюнешь А.К.Толстого, Плещеева, Сурикова и Фета. А если всё же «невольно просится певучий из сердца стих»[200]… Но это опять-таки А.К.Толстой.

23. «О нимфы, о наяды», – восклицает чахоточный поэт[201]. Да, это они, быстроногие спутницы Артемиды. О нимфы… Промелькнули и скрылись. И вновь воцарилось молчание. Играй себе, поэт, на свирели, пока светит тебе летнее солнце. Доколе не увяли полевые крины… 20.VI.1983

24. У литераторов прошлого века было что сказать, хотя форма нередко была весьма далекой от идеала. У меня – владение техникой безупречно, но кроме этого – ничего. На дворе май. Мы с сыном гуляем по лесу, а в голове фетовское «Солнце нижет лучами в отвес». Прочтите. Сегодня мне больше сказать нечего. 15.V.1983

25. Зачем коряво пересказывать то, что так прекрасно было высказано раньше?.. Есть хорошее слово «незачем». И в самом деле, лучше читать хорошие стихи, чем сочинять плохие.

26. Сокольники. Иверская икона. В церкви почти темно и пока еще пусто. Уходящая осень. В парке – золото на дорожках. И тоже пусто. Шестнадцать лет за плечами и двойка по математике. В этом нет, однако, ничего особенно печального: о том, что я не Коперник, родители пока еще не догадываются, но сам я об этом давно уже знаю. Но я, увы, не Ферруччо Бузони и не Рихтер. Это гораздо хуже. Быть может, я всё-таки Фет или Майков?.. Сокольники. Осень. За плечами вторые шестнадцать. Я знаю, что я не Майков, но не только это я знаю. Мне известно, что Гораций именно для меня сказал: Nil desperandum[202].

27. Детские годы. О, детские годы… Всё то, из чего складывается мое «Я» – это только то, что запало мне в душу в первые годы жизни… Остальное – не больше чем шелуха. «Не троньте детей и не возбраняйте им приходить ко Мне, таковых бо есть Царство Небесное»[203] (Мф 19: 14), – говорит Спаситель. Дорогие братья и сестры! Не забывайте этих слов, не забывайте их ни на минуту. Не коверкайте детские души.

28. Мне было лет семь или восемь, а может быть, даже меньше. В гости к нам приехали родные и взяли меня с собой прокатиться на автомобиле. Заехав довольно далёко по бездорожью, мы увидели на высоком берегу небольшой речки утонувшую в зелени церковь. Остановились. У западных дверей храма на скамейке сидел старичок-священник и читал какую-то книгу. Я спросил благословения; родные позвали меня к машине, и мы поехали дальше. С тех пор прошло много лет, но и сегодня стоит у меня перед глазами эта деревня, сельская церковь и старый священник с толстой книгою на коленях. Стоит эта картина у меня перед глазами непрестанно, потому что именно с нею я связываю представление о Родине [204].

29. Берег Тивериадского озера. Раннее утро. У самой воды – фигура в белой одежде. Это Иисус, который всего несколько дней как восстал из гроба… Озеро в окрестностях Коврова. Утренний туман. День предстоит такой же тяжелый, как все остальные. «Господи, Ты вся веси, Ты веси, яко люблю Тя»[205]. Да, это – я. Стойкий оловянный солдатик. Июль 1974 года. Лагерь

30. Есть церковное правило (Карф[агенского] собора 116-е): не использовать неизвестно кем составленные молитвы, а совершать только те, что собраны и одобрены св. отцами. У многих, а особенно у интеллигентных людей оно вызывает недоумение и даже протест: мне, мол, хочется выразить в молитве свое собственное и неповторимое «Я», и поэтому повторять чужие молитвы, как дьячок на клиросе, я не могу. Часослов нужен для простых людей, мне он незачем и т. д. И всё-таки это правило имеет необыкновенно глубокий смысл, ибо только через смиренномудрие лежит путь к настоящей мудрости. А ты и есть тот простой человек, которому и необходим часослов, потому что в нем, как в зеркале, отражается душа каждого, кто его открывает.

31. Словесная молитва не обладает, конечно, какой-либо магической силой (это не заклинание), в ней высказывается только то, чтó есть у нас внутри (τὰ εντός μου. Пс 102: 1). Всё то, что говорится в молитве, – мое, все чувства, которые в ней выражаются, – мои, но высказать их самостоятельно у меня нет сил. Словесная молитва (псаломская или святоотеческая) собирает эти чувства в один поток и зовет их к Богу подобно колоколу, призывающему в храм богомольцев.

32. Читая так называемый Параклисис, канон Божией Матери, начинающийся со слов «Многими содержимь напастьми, к Тебе прибегаю, спасения иский», я забываю о том, что он сочинен то ли иноком Феостириктом, жившим неизвестно когда и где, то ли преп. Феофаном Исповедником. Открывая Акафист Спасителя с припевом «Господи, мой Господи, радосте моя, даруй ми, да возрадуюся о милости Твоей», совсем не помню того, что составил его Св. Тихон Задонский, а вместе с тем я очень люблю этого угодника. Дело в том, что в молитве я обращаюсь к Богу от себя, читая слова канона, выражаю свои собственные чувства, те чувства, которые переполняют не чью-то другую, а мою грудь, и поэтому, как это ни удивительно, воспринимаю молитвословия, давным-давно составленные самыми разными подвижниками и песнописцами, как свои собственные