Беседы о литературе: Восток - [178]

Скрывает гулкость этих плит,

Кто незнакомке «До свиданья»

В ряду соседнем говорит?

И кто диктует ночью каждой,

Там, на последнем этаже,

Томясь от той, давнишней жажды:

«Я философию уже

Прочел, и право всех народов»…

Кто это ходит в переходах?

* * *

Я в маленькой кирхе укрылся,

Испуганный шумной грозой.

Свет, гаснущий и косой,

Сквозь узкие окна струился.

Я был там совсем один,

А всё как-то странно молчало,

Замученный лишь и усталый

Привратник бесцельно бродил.

Шаги застучали в проходах,

Безмолвно дрожало стекло,

И медленно время текло,

Как будто в далекие годы.

Часы проходили, а я

Сидел за последней скамьею,

И камни следили за мною,

В молчании что-то тая.

Казалось, задвижутся своды,

Казалось, проснется орган…

Я был одурманен и пьян

От старогерманской свободы.

* * *

Отрекаясь от атрибутов,

Забывая знаки привычные,

Отрясать коварные путы

Бормотания неприличного.

Находить в корявом шипении

Звуки светлые и светящие

И услышать горнее пение

В утомительном храпе спящего —

Не проснувшегося с рассветом,

А молчащего и сурового.

Может быть им будет согрета

И замерзшая сущность нового?..

* * *

В храме никого. Служитель

Важно бродит с бубенцом.

Входит в светлую обитель

Пастор с ханжеским лицом.

Утро. Службу начинают

В пустоте немых скамей…

Я теперь уже не знаю,

Может быть, и прав был Змей.

(Отчего я здесь, в этой бессмысленной обстановке,

рядом с ханжой, плохо бормочущим по латыни?

Все грезы исчезают, и я убегаю

по улице, идущей в гору к Развалинам…)

Стихотворения 1970-х годов

* * *

Петроградские каналы

С помутневшею водой…

Я один бреду домой

От Московского вокзала.

От вокзала до Расстанной,

До забытого села,

Ты меня дорогой странной,

Мостовая, привела.

Здесь осталось мне стучаться

В дверь, прогнившую совсем,

А трамваи мимо мчатся,

Город стал и слеп, и нем…

Воспоминанья о старом доме

К галатам 4: 9

I

Душа идет по старому паркету,

А на плечи садится мокрый снег.

II

Как плачет об ушедших сказках лета

К гипербореям занесенный грек,

Так плачет и печалится в тумане

Моя непросветленная душа.

III

По улицам забывшихся преданий

Я ухожу, сбиваясь и спеша

Туда, где некогда… туда, где я когда-то…

По улице, где помнил старый дом,

Как открывалось из «Послания к галатам»,

Чтó называют люди божеством.

А истина мешалась с глупой ложью

В идеях полудетского ума.

IV

И вот теперь идет по бездорожью,

И вот опять юродствует зима.

V

Всё это – капли ливня древних лет,

Шумевшего над крышами Эллады.

Сверкающий, как зеркало, паркет

Ведет меня сквозь наши «анфилады».

1973

Nocturno

Когда случайный крик прорежет тьму

И явятся смущающие тени

В мерцаньи, непонятном никому,

То как избавиться, никак я не пойму,

От омертвляющей конкретности мышленья.

Ночь – время суток, – скажет практик серый, —

Асфальт, фонарь, закрытое окно.

Но между прочим, это всё равно:

Понять язык деревьев не дано

Лопочущим без разума и веры.

По мне мелькнет случайный луч Луны,

Я вспомню об обманутом Орфее,

Звонки трамваев больше не слышны,

И я туда свои направлю сны,

Где плачет очарованная фея…

* * *

На Поварской виденья новы.

Свисти, метель… Пурга, рычи.

Врывайся в вечные основы,

Скрести порывы, как мечи…

На Поварской… Прервались звуки…

На Поварской… На Поварской…

Предай опять меня науке,

Плачь о Тесее, день-деньской.

А здесь открылся смысл искомый.

Знакомый путь. Знакомый дом.

Часы на башне – всё знакомо,

Но я – в безмолвии пустом.

А этот час? Он был иль не был?

И трансцендентное метро

Меня уносит прочь от неба,

А в тучах – ярко и пестро.

Крепчай, мороз… Я снова solo.

Я только мысль, а тела нет,

Я не могу возвысить голос

На бег непризнанных комет.

Умолкни, скрипка! Спи, Бетховен…

На Поварской искрится лед.

В Кузьминках спят. Мой шаг неровен.

А ночь микстуры жадно пьет.

* * *

Я влюблен в Хатшепсут.

Тонкий профиль царицы

И века не сотрут,

Ибо жизнь струится

Из таинственных уст.

Полн несбыточных чувств,

Я в смущенье застыл.

А внизу – мутный Нил.

Твои бездонные очи

Я вижу всегда пред собой,

Ибо твой взгляд непорочен,

Полный крылатой мечтой.

У подножия трона века

Я готов пред тобою склоняться,

Чтоб была, чтоб была ты близка,

Чтоб могла надо мной издеваться.

Или, как сокол Гор,

Охранять твою жизнь, царица.

Мне ответил божественный взор

Иль это только мнится?

Пусть ругают тебя —

Я не слышу Тутмоса.

Ты, как лотос, чиста,

А в глазах твоих слёзы.

«О, царица моя,

Оживи на портрете», —

Век молюсь тебе я.

Ты одна в Та-Кемете.

* * *

Мне сегодня голос Энкиду

Утром ясно слышался в саду.

И толпилось множество зверей

У реки на утренней заре.

Эхом отзывался звук копыт.

Он сейчас еще в ушах звенит.

Гомон птиц наполнил тихий сад,

Мне напоминая про Аккад.

И потом мелькала целый день

Энкиду задумчивая тень.

* * *

Пустое любопытство или нет?

Содом горел, а Лот бежал с семьею.

Да, Ангел вывел их на свет.

Что стало с Лотовой женою?

«Мой дом остался позади,

Мой кров, мой хлеб, мой угол милый.

Но Бог сказал: “О, Лот, иди!”

Зачем же город стал могилой?

Я там жила. А впереди

Лишь грозный крик: “Иди! Иди!”

Мой дом горит! Мой дом горит!

Содом сожжен, Гоморр убит!

Что там осталось за стеной?

Где дом, очаг мой, кров родной?

Но, Лот, мой милый, за тобой

Готова я идти вперед.

И я иду, раз муж идет».

Остановилась. Навсегда…

Прошли года. Прошли года.

Поставлен страшный столб навечно.

О, почему ты так беспечна

Была, о, Лотова жена?